Сегодня в рубрике «Публикации» мы предлагаем вашему вниманию очерк Петра Черкасова «Вторая жизнь „Гомера“», который посвящён одному из членов легендарной Кембриджской пятёрки советских разведчиков – Дональду Маклейну. Автор этого очерка занимается историей ИМЭМО имени
Е.М. Примакова РАН, где на протяжении 20 с лишним лет проработал Маклейн. Пётр Черкасов лично знал легенду советской разведки и хорошо его помнит.
Полагаем, вам будет интересно узнать некоторые совершенно уникальные и доселе неизвестные моменты из советского периода жизни разведчика и крупного учёного Дональда Маклейна.
Пётр Черкасов, «Известия», 21 мая 2003 года
6 июля 1961 года в ИМЭМО появился новый научный сотрудник — высокий представительный мужчина лет пятидесяти, с хорошими манерами. Звали его Марк Петрович Фрейзер. По-русски он говорил с заметным акцентом, выдававшим иностранца. В институте быстро поняли, кто он на самом деле. Все западные СМИ, начиная с 1951 года, когда руководитель американского департамента МИД Великобритании Дональд Маклейн бежал в СССР, часто писали о нём, публиковали его фотографии. За десять лет, истекших со времени его бегства, на Западе было выпущено несколько книг о Маклейне и его кембриджских товарищах — Киме Филби и Гае Бёрджессе, тоже агентах советской внешней разведки. Разумеется, многие сотрудники ИМЭМО, бывая на Западе, знакомились с этими публикациями.
Из автобиографии Дональда Маклейна, написанной им в 1972 году:
Родился 25 мая 1913 года в Лондоне, Англия. Отец, шотландского происхождения, был юристом и политическим деятелем от партии либералов. Он занимал пост министра просвещения Англии в 1931—1932 годах. Умер в 1932 году. Мать умерла в 1964 году в Англии. Старший брат погиб на войне в 1942 году. Второй брат умер в Новой Зеландии в 1970 году. Сестра и младший брат живут в Англии.
Я учился в платной средней школе-интернате в 1920—1931 годах и в Кембриджском университете в 1931—1933-м. Вступил в Коммунистическую партию Великобритании студентом в 1932 году. Учился в Лондонском университете в 1933—1934 годах. По образованию — специалист по Франции и Германии. В 1934 году вступил в английскую дипломатическую службу, в которой служил до 1951 года. Служил заведующим отделом США МИД Англии. С 1948 года имел ранг советника.
Женился в Париже 10 июня 1940 года, в период службы в английском посольстве в Париже, на Марлинг Мелинде, американского гражданства. Сыновья родились в 1944 и 1946 годах в Нью-Йорке, США, в период службы в английском посольстве в Вашингтоне. Дочь родилась в Лондоне в 1951 году.
Приехал в СССР в 1951 году. Жена и дети — в 1953 году. По просьбе компетентных инстанций принял фамилию Фрейзер Марк Петрович…
Сын видного британского политика Дональд Маклейн, увлекавшийся коммунистическими идеями, был завербован советской разведкой в августе 1934 года, при посредстве своего студенческого приятеля Кима Филби, в свою очередь завербованного в июне того же года. Поначалу он получил агентурный псевдоним «Вайзе», затем — «Стюарт», а впоследствии — «Гомер».
Сам Маклейн объяснял своё решение отчётливо сознававшейся им нараставшей угрозой фашизма. Маклейн видел, что правительство его страны не только не понимает всю степень этой угрозы, но даже пытается заигрывать с нацистской Германией и фашистской Италией. К тому же и в самой Англии в то время наблюдался подъём фашизма, влиянию которого подверглась даже часть британского правящего класса.
На этом фоне, ещё более омрачённом глубоким экономическим кризисом, поразившим ведущие страны Запада, Советский Союз, где ещё не развернулись массовые репрессии, имел весьма привлекательный имидж в глазах европейских интеллектуалов, многие из которых воспринимали СССР как вторую родину.
Маклейн вспоминал, с каким огромным успехом в Англии проходили гастроли Камерного театра Таирова, показавшего новое, революционное искусство, разительно отличавшееся от затхлых мещанских поделок, ставившихся в лондонских театрах. Именно со знакомства с передовым советским искусством того времени (театрами Таирова и Мейерхольда, авангардной живописью и конструктивистской архитектурой) началось приобщение юного Дональда Маклейна к идеям коммунизма. Его симпатии к Стране Советов, которую студент Маклейн воспринимал в значительной степени идеалистически, крепли по мере того, как он осознавал, что СССР — единственное государство в Европе, способное остановить фашизм. В этом смысле согласие Маклейна работать на советскую разведку было осознанным и искренним. Это подтверждает и один из близких друзей Маклейна.
Из воспоминаний Джорджа Блейка, другого знаменитого советского разведчика:
Важно понять причины, по которым Дональд согласился работать на советскую разведку. В то время, когда он был завербован, когда на советскую разведку стали работать другие члены Кембриджской пятёрки, все они видели свой долг в том, чтобы помочь Советскому Союзу, потому что они видели в нём единственную надежду на лучшее будущее человечества в условиях подъёма фашизма в Германии. Они видели, что западные державы не в состоянии остановить этот процесс. Все их надежды были обращены на Советский Союз, обладавший необходимой мощью. Следует вспомнить, что начало 30-х годов — это ещё и время глубокого кризиса капитализма, породившего массовую безработицу. Дональд и его соратники, как выходцы из благополучных и даже богатых семей, чувствовали себя виноватыми, ответственными за нищенскую жизнь большинства людей. Они были совестливые люди и по этой причине готовы были посвятить свои жизни светлому, как им казалось, будущему других людей. Это будущее они связывали с Советским Союзом, с идеями коммунизма.
После окончания учёбы в университете Маклейн намеревался заняться изучением истории христианства (он усматривал много общего между христианскими и коммунистическими идеалами), а одновременно активно работать в коммунистическом движении Британии. Однако в Москве по-другому смотрели на дальнейшую судьбу выходца из верхушки британского общества.
Маклейну было настоятельно рекомендовано выйти из компартии и постараться устроиться на службу в министерство иностранных дел Англии, где он мог рассчитывать на блестящую карьеру.
В 1934 году Маклейна зачисляют в Форин-офис, откуда в Москву вскоре начинает поступать ценная информация, нередко докладывавшаяся лично Сталину.
В 1938 году Маклейна отправляют секретарём английского посольства в Париж. Там он получает возможность собирать дополнительную информацию от своих французских и американских коллег-дипломатов. Это был критический для всего мира период предвоенного кризиса и последовавшей за ним «Странной войны», завершившейся разгромом Франции и эвакуацией остатков англо-франко-бельгийских войск под Дюнкерком в начале июня 1940 года.
Накануне вступления немцев в Париж Маклейн возвращается в Лондон, где возобновляет работу в центральном аппарате британского МИДа. В 1944 году его назначают первым секретарём английского посольства в Вашингтоне, где он работает до 1948 года, после чего едет в Каир в ранге советника посольства. Всё это время он активно снабжает советскую разведку ценной информацией.
В 1950 году Маклейн получает назначение на должность руководителя отдела США в Форин-офис. В этом качестве ему нередко приходится бывать в Вашингтоне и заниматься согласованиями позиций двух стран в связи с начавшейся войной в Корее, а также по вопросу возможного использования американского атомного оружия для удара по Северной Корее. Полученная в это время от Маклейна информация имела первостепенное значение для Москвы, которая была в курсе всех планов и намерений США и Англии в отношении КНДР.
Вскоре Маклейн попал под подозрение, о чём был вовремя предупреждён Кимом Филби, служившим в британской контрразведке (МИ-5). Предупреждение о грозящем аресте побудило Маклейна искать убежище в Советском Союзе. Вслед за Маклейном в Москве оказался и Гай Бёрджесс, сотрудник британской секретной службы (СИС), завербованный советской разведкой с помощью Маклейна ещё в 1935 году. В Англии и США разразился громкий скандал.
* * *
В Москве Маклейн пробыл недолго. Тогдашний глава МГБ С. Д. Игнатьев распорядился «в целях безопасности» отправить Гая Бёрджесса и Дональда Маклейна, срочно переименованного в Марка Фрейзера, в закрытый для посещения иностранцев Куйбышев (Самара). Там Маклейн / Фрейзер и Бёрджесс оказались в полной изоляции, наедине со своими невесёлыми мыслями и появившимися сомнениями. А в это время в западных СМИ фантазировали, будто бы Маклейн обосновался в роскошном кабинете на Лубянке и консультирует Сталина и Вышинского по вопросам внешней политики.
Чтобы как-то занять внезапно вырванного из привычной среды дипломата-разведчика, Куйбышевское УМГБ трудоустроило Маклейна, не говорившего по-русски, в местный пединститут преподавателем английского языка. Приезд в 1953 году жены и детей, несомненно, облегчил положение страдавшего от одиночества Маклейна. Три с лишним года, проведённые в Куйбышеве, были, наверное, самыми тяжёлыми в его жизни. Непосредственное знакомство с жизнью советской глубинки лишило его многих иллюзий, а разгоравшаяся тогда в СССР кампания борьбы с «буржуазными космополитами и сионистами» вызывала у выпускника Кембриджа, убеждённого интернационалиста Маклейна недоумение, перераставшее в возмущение. Постепенно он приходит к выводу о персональной ответственности Сталина за творимые в стране преступления и за неприглядную в своей нищете и убогости жизнь советских людей.
Смерть вождя в марте 1953 года была воспринята Маклейном с надеждой на перемены к лучшему. Действительно, новое советское руководство взяло курс на реформы, люди начали дышать свободнее. Но в положении самого Маклейна ничего не менялось. Он по-прежнему томился в куйбышевской ссылке, общаясь по большей части с местными чекистами.
* * *
Наконец, летом 1955 года ему разрешили обосноваться в Москве, предоставили хорошую по тем временам квартиру в центре столицы, на Большой Дорогомиловской улице, небольшую дачку в посёлке Чкаловский и даже трудоустроили консультантом в недавно созданный журнал «Международная жизнь», официоз МИД СССР.
Здесь он встречает двух своих будущих друзей — Д. Е. Меламида и А. А. Галкина, с которыми впервые за годы пребывания в Советском Союзе получает возможность свободно обсуждать интересующие его вопросы международной и внутренней жизни. В журнале Маклейн / Фрейзер консультирует редакцию и авторов по английской проблематике, а также пробует перо журналиста-международника под очередным псевдонимом — С. Мадзоевский.
С искренним воодушевлением воспринял Маклейн XX съезд и развенчание «культа личности» Сталина, которого считал предателем дела социализма. Он надеялся на развитие процесса десталинизации и демократизации советского режима. Ещё в 1951 году, оказавшись в СССР, Маклейн попытался восстановить своё членство в компартии Великобритании, прерванное по настоянию его кураторов из внешней разведки НКВД. Однако ему этого не позволили, как не позволили вступить в ВКП (б). И только в 1956 году, после XX съезда партии, Марка Петровича Фрейзера приняли в ряды КПСС.
Когда в начале 1961 года Д. Е. Меламид переходил на работу в ИМЭМО, где ему предстояло возглавить европейский сектор, он уговорил своего друга последовать за ним, поставив перед Маклейном амбициозную и вместе с тем достойную цель: стать ведущим и, главное, официально признанным советским экспертом по вопросам внешней политики Англии. Меламид обещал решить этот вопрос с директором ИМЭМО А. А. Арзуманяном, а Маклейну предстояло убедить «товарищей» из КГБ в необходимости его перехода в институт. Окончательное же право принятия такого решения принадлежало ЦК КПСС.
2 марта 1961 года президент АН СССР академик А. Н. Несмеянов обратился в ЦК КПСС с просьбой разрешить зачислить в ИМЭМО английского политэмигранта, члена КПСС с 1956 года «тов. Фрейзера М.П.».
Обращение президента АН СССР было рассмотрено отделом науки и международным отделом ЦК, получившими одобрительную визу КГБ. 11 апреля 1961 года член президиума, секретарь ЦК КПССС Н. А. Мухитдинов и секретарь ЦК КПСС О. В. Куусинен наложили положительную резолюцию на представление руководства двух отделов: «Согласиться».
После завершения всевозможных согласований Марк Петрович Фрейзер 6 июля 1961 года приступил к работе в ИМЭМО. Он сразу же включился в исследовательскую работу по английской и европейской проблематике, на ходу осваивая русский литературный язык. Поначалу он писал работы по-английски, но постепенно перешёл на русский. Одновременно с написанием статей, глав и разделов в коллективные труды Маклейн работал над диссертацией «Проблемы внешней политики Англии на современном этапе», которую успешно защитил осенью 1969 года.
Учёный совет ИМЭМО счёл, что характер и содержание этой фундаментальной работы далеко выходят за рамки, предусмотренные для диссертаций кандидатского уровня. Такого же мнения придерживались и официальные оппоненты. В результате тайного голосования учёный совет ИМЭМО единогласно присудил Маклейну учёную степень доктора исторических наук. Год спустя эта диссертация была опубликована в виде монографии в Англии, а затем и в СССР.
Постепенно Д. Маклейн расширял тематику исследований, занявшись изучением политических аспектов интеграционного процесса в Западной Европе, взаимоотношениями в треугольнике Лондон — Париж — Бонн, отношениями объединяющейся Западной Европы с США, СССР, Китаем и третьим миром. Он непременный участник многих коллективных работ ИМЭМО по этой проблематике. Его статьи (под псевдонимом С. Мадзоевский) часто появлялись в журналах «Мировая экономика и международные отношения» и «Международная жизнь». У Маклейна появляются ученики из числа выпускников МГИМО и МГУ, специализирующиеся на современной Англии.
Его друг и соратник Д. Е. Меламид, «переманивший» Маклейна на научную работу, мог быть полностью удовлетворён. К началу 70-х годов Дональд Маклейн превратился в ведущего советского политолога-англоведа, одного из самых авторитетных специалистов по проблемам Западной Европы. К его компетентным оценкам и рекомендациям прислушивались и в международном отделе ЦК КПСС, и в МИД СССР. Аналитические записки Маклейна направлялись в самые высокие инстанции, включая Л. И. Брежнева и А. А. Громыко.
Ещё в конце 60-х годов он уверенно предсказывал неизбежное вхождение Англии в ЕЭС, вопреки мнению большинства аналитиков, настаивавших на приоритете для Лондона возглавляемой им ЕАСТ и «особых отношений» с США. Маклейн активно отстаивал идею формирования в лице Западной Европы нового «центра силы», автономного от «американского империализма». Он уже в начале 70-х годов настоятельно рекомендовал «директивным инстанциям» всерьёз отнестись к процессу политической интеграции Западной Европы, отказаться от устаревших представлений о возможности и впредь решать все важные вопросы европейской политики отдельно с Лондоном, Парижем или Бонном, не считаясь с тенденцией к согласованию внешнеполитических курсов в рамках ЕС. Он считал необходимым, чтобы советская дипломатия развивала диалог с европейскими институтами в Брюсселе и Страсбурге в перспективе неизбежного, как он полагал, установления официальных отношений между СССР и ЕС. Маклейн был убеждённым и последовательным сторонником политики разрядки.
Долгие годы он добивался от руководства КГБ возвращения себе подлинного имени и фамилии. В конечном счёте его настойчивость возымела действие.
16 июня 1972 года он направляет в дирекцию ИМЭМО заявление следующего содержания: «Прошу впредь числить меня под фамилией Маклейн Дональд Дональдович». В последний раз он подписывается как Фрейзер.
9 июня заместитель директора института Е. М. Примаков издает приказ №6, в котором говорится: «Ст. научного сотрудника ФРЕЙЗЕРА Марка Петровича впредь числить под фамилией, именем и отчеством МАКЛЕЙН Дональд Дональдович».
Своё 60-летие, тепло отмеченное в институте в мае 1973 года, Д. Маклейн встретил под собственным именем.
По представлению ИМЭМО, поддержанному Академией наук СССР, Д. Маклейн в связи с 60-летием был награждён орденом Трудового Красного Знамени. Это был его второй орден, полученный теперь уже за мирный труд.
Первым (Боевого Красного Знамени) он был награждён в ноябре 1955 года. Учитывая его выдающиеся заслуги перед СССР, единственный орден за 16 лет нелегальной работы на советскую внешнюю разведку многим казался очевидной несправедливостью. К тому же наградили его только спустя четыре года после вынужденного приезда в Советский Союз. Сталинский НКВД-МГБ явно не жаловал своих даже самых ценных агентов, ежедневно рисковавших жизнью.
* * *
У Маклейна, видимо, были непростые отношения с КГБ. В тяжелейших условиях 16-летней нелегальной работы он до конца оставался верным своему добровольному выбору, сделанному в юности. Со временем он пришёл к печальному выводу о расхождении своих коммунистических идеалов с советской действительностью. Как уже отмечалось, ответственность за грубое искажение марксизма, который сам он исповедовал до конца дней, Маклейн возлагал сначала на Сталина, а потом на «клуб старых джентльменов», как он называл брежневское политбюро. Маклейн с надеждой встретил XX съезд партии, а потом болезненно переживал крушение своих надежд на обновление социализма, на его «очеловечивание».
Оказавшись в СССР, он никогда не скрывал своих взглядов и сомнений, как в отношении хрущевского волюнтаризма, так и брежневского застоя. Не раз его голос звучал в защиту инакомыслящих, подвергавшихся преследованиям КГБ. Особое негодование Маклейна вызывало использование психиатрии для борьбы с инакомыслием.
Когда 29 мая 1970 года в городе Обнинске был арестован и помещён в калужскую психиатрическую больницу известный диссидент, биолог Жорес Медведев, Маклейн, знавший обоих братьев Медведевых, Жореса и Роя, обратился с личным письмом к председателю КГБ Ю. А. Андропову, указав ему на недопустимость подобных действий его подчинённых в отношении честного, искреннего и, безусловно, психически здорового человека.
Действия калужских чекистов, по убеждению Маклейна, роняли престиж Советского Союза за рубежом, в частности среди друзей СССР. Это мнение нашло подтверждение уже через несколько дней, когда в мире развернулась широкая кампания протеста в связи с «делом Жореса Медведева». Через две недели власти вынуждены были освободить его из психбольницы.
В январе 1972 года Маклейн выступил с письмом в защиту осуждённого на семь лет лагерей и пять лет ссылки правозащитника Владимира Буковского, протестовавшего против использования психиатрии для подавления диссидентского движения. Это письмо, как и предыдущее, было адресовано Юрию Андропову.
Маклейн и впоследствии выступал в защиту тех, кого, как он считал, несправедливо преследуют. Он открыто возмущался позорной практикой лишения советского гражданства неугодных режиму лиц — А. И. Солженицына, М. Л. Ростроповича, Г. П. Вишневской и других, а также ссылкой академика А. Д. Сахарова в Горький.
Принципиальная позиция заслуженного ветерана советской разведки в вопросе борьбы с инакомыслием не могла не раздражать пятое («идеологическое») управление КГБ, занимавшееся политическим сыском. При этом Маклейна глубоко уважали профессионалы из внешней разведки.
Из воспоминаний Джорджа Блейка:
Он, конечно, был человеком со своими взглядами, строгим в оценках и в этом смысле — тоже настоящим коммунистом. Он осуждал в советской действительности всё то, что не соответствовало его представлениям о коммунизме и об интернациональном обществе.
Как известно, одна из причин, по которой он начал сотрудничать с советской разведкой, состояла в том, что он испытывал ненависть к фашизму, крайнему национализму, антисемитизму и милитаризму. Всю свою жизнь, где бы он ни находился, если он видел признаки этих болезней, то очень твёрдо выступал против любых их проявлений. Поэтому, особенно в последние годы, были случаи, когда он совсем не соглашался с официальной политикой.
Растущее беспокойство у Маклейна, начиная с 1976 года, вызывали действия советского руководства, подрывавшие едва достигнутую, неустойчивую ещё разрядку международной напряжённости. Развёртывание ядерных ракет средней дальности в европейской части СССР вскоре после подписания заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, вмешательство в вооружённые конфликты на Африканском континенте (Ангола, Мозамбик, Эфиопия и др.) и военная интервенция в Афганистане, усиление давления на восточноевропейских союзников в связи с политическим кризисом в Польше и ужесточившиеся идеологические нападки КПСС на «еврокоммунизм» — всё это глубоко травмировало Маклейна, продолжавшего свято верить в дело социализма.
Из воспоминаний друга Маклейна, Джорджа Блейка:
Я помню, что когда советским руководством было принято решение о размещении в европейской части СССР ядерных ракет средней дальности (СС-20), вызвавшее ответное развёртывание в Западной Европе американских «Першингов», Дональда попросили написать статью с обоснованием правильности действий СССР. Он ответил на это предложение: «Я отказываюсь принимать участие в антисоветской пропаганде».
Он считал, что решение о развёртывании ракет СС-20 было ошибочным и наносило большой вред интересам СССР. Вообще он видел много ошибок в действиях советского руководства, наносивших ущерб государственным интересам страны, и никогда не скрывал своего несогласия с подобными ошибочными решениями.
В 70-е годы существовала обязательная для всех членов КПСС подписка на партийную периодику. Маклейн выписывал много газет и журналов, но категорически отказывался от навязываемого ему журнала «Коммунист». Мотивируя отказ, он говорил: «Я с удовольствием подпишусь на этот журнал, но не раньше, чем он поднимет свой крайне низкий уровень».
Коллегам из ИМЭМО Маклейн запомнился как человек не только демократических убеждений, но и не менее демократичных привычек. Заядлый курильщик, он имел возможность получать недоступные советским людям «Мальборо» или «Кэмел», но признавал только «Дымок» и «Приму», крепчайший табак которых отпугивал всё живое. Обедать он ходил не в соседний с институтом ресторан «Золотой колос», а в расположенную рядом с ИМЭМО пельменную, которую не всякий младший научный сотрудник института рисковал посещать, даже будучи очень голодным. Он был одинаково вежлив и приветлив с академиком и аспирантом.
* * *
В середине 70-х годов у него появляются первые признаки тяжёлого онкологического заболевания. Время от времени он ложился в больницу, где проходил курсы лечения. Врачи сумели замедлить течение болезни, подарив Маклейну ещё семь лет жизни. Все эти годы он продолжал интенсивно работать. «Я не алкоголик, я трудоголик (workholic)», — шутил Маклейн.
В это же время он старался устроить будущее своих детей. Отчётливо сознавая, что доживать ему придётся в полном одиночестве, Маклейн добивался для двоих сыновей и дочери, а также любимой внучки, в которой души не чаял (все они были советскими гражданами), разрешения на выезд из СССР. В конечном счёте ему это удалось. На родину в США вернулась и жена Маклейна, Мелинда. Теперь он мог считать, что выполнил свой последний долг перед семьёй.
Вспоминает Джордж Блейк:
Часто говорят, что семья оставила его наедине с тяжёлой болезнью (раком предстательной железы). Это не совсем так. Дональд всегда страдал от чувства своей вины перед женой и детьми, которым он, из-за работы на советскую разведку, совершенно изменил всю их жизнь. Ведь его семья могла рассчитывать совсем на другую жизнь. Мелинда, например, знавшая о работе Дональда на советскую разведку, при других обстоятельствах могла бы быть супругой британского посла в Соединённых Штатах или во Франции, а их дети — получить соответствующее воспитание. Все они не чувствовали себя полностью счастливыми в Советском Союзе — может быть, за исключением младшей дочери, которая выросла здесь. Конечно же, они хотели бы жить на своей родине.
При этом надо сказать, что все дети получили в СССР хорошее образование, что помогло им найти в Америке и Англии хорошие места. Советская система образования была не так плоха, как теперь утверждают некоторые. Одним словом, на Западе у детей Дональда не было проблем с трудоустройством.
В конце августа 1982 года Маклейн отправился в путешествие по Волге на теплоходе «Климент Ворошилов», однако внезапное обострение болезни вынудило его прервать поездку. Он был эвакуирован с теплохода, доставлен в Москву и госпитализирован в Кремлёвскую больницу, откуда будет ещё ненадолго выходить, а потом опять туда возвращаться.
Из воспоминаний Джорджа Блейка о последних днях Маклейна:
Последнее время я бывал у него почти ежедневно. Ещё за два дня до смерти он был на ногах, писал какую-то большую работу. 6 марта 1983 года он почувствовал себя очень плохо, и мы вызвали скорую помощь. Дональд был доставлен в Кремлёвскую больницу, куда в своё время, ещё в начале болезни, его устроил Примаков. С тех пор он неоднократно лежал там — то месяц, то три недели. В тот последний раз я сопровождал его в клинику.
Дональд оделся сам. В это время выяснилось, что лифт почему-то не работал. Мы посадили его на стул и вместе со стулом вынесли во двор, усадив в машину скорой помощи. В больнице его приняли и отвезли в палату, а я вернулся к себе домой, сказав, что приду его навестить 8 марта.
Когда в назначенный день я пришёл в ЦКБ, то на проходной не оказалось пропуска на моё имя. Ничего не сумев выяснить, я вынужден был вернуться домой, а на следующий день узнал, что ещё 7 марта Дональд умер. В последний день он уже потерял сознание, и с ним никого не было, кроме врачей.
После похорон, организованных институтом, где он проработал без малого двадцать два года, прах Маклейна был доставлен для захоронения в семейную усыпальницу в одном из пригородов Лондона.
Через несколько дней после его смерти лондонская «Санди таймс» поместила на своих страницах последнее (и единственное) интервью Маклейна, которое он дал иностранному журналисту после 1952 года. Поводом к этому интервью, в частности, стал арест КГБ в апреле 1982 года двух молодых научных сотрудников ИМЭМО — Андрея Фадина и Павла Кудюкина, обвинённых в антисоветской деятельности.
Перед лицом надвигавшейся смерти Дональд Маклейн обратился к Юрию Андропову, к тому времени занявшему пост Генерального секретаря ЦК КПСС, с публичным призывом прекратить «дело Фадина — Кудюкина» и освободить этих двух идеалистов, мечтавших, как и он, Маклейн, о «социализме с человеческим лицом». По всей видимости, у старого коммуниста были какие-то надежды на «просвещённость» Андропова, выгодно отличавшегося от своих престарелых коллег по политбюро. К этой-то просвещённости и здравому смыслу Маклейн и апеллировал в своём посмертном обращении к бывшему шефу КГБ.
Трудно сказать, что именно повлияло на Андропова — призыв ветерана советской разведки или какие-то другие соображения, — но оба молодых человека были освобождены, а их «дело» прекращено.
Маклейн умер убеждённым коммунистом-интернационалистом, о чём свидетельствуют записи, сделанные им за два года до смерти, весной 1981 года. В этих предсмертных «соображениях» откровенно выражено не только жизненное кредо Маклейна, но и его вера в дело социализма, на обновление которого он надеялся до последней минуты.
* * *
Из предсмертных записей Д. Маклейна:
В моём представлении Советский Союз — это социалистическое общество, общество, развивающееся на качественно новой базе отношений собственности, общество, которое в переживаемый нами исторический период создало такой потенциал для обеспечения благосостояния и счастья людей, каким капиталистический строй не обладает.
Я продолжаю считать, что Октябрьская революция ознаменовала собой такой же радикальный и необратимый поворот на долгом пути перехода человеческого общества от капитализма к социализму, какими были Английская революция XVII в. и Французская революция XVIII в. на не менее долгом пути перехода от феодализма к капитализму. <…>
…Вместе с тем это такое общество, в котором сохраняется глубокий разрыв между потенциальными возможностями его социалистической базы и практическим их претворением в жизнь.
Причиной разрыва является то обстоятельство, что после ухода Ленина и его соратников — этих кромвелей, пимов и хэмпденов Русской революции — и особенно после массового уничтожения советской интеллигенции во второй половине 30-х годов политический и культурный уровень правящей элиты, этой верхушки надстройки, оказался чрезвычайно низким.
<…>
По существу, правящая элита временами в таких широких масштабах действовала вопреки интересам советского общества, что можно без большого преувеличения утверждать, что социалистический строй в этой части мира выжил, несмотря на низкий уровень руководства и его деяния, подобно тому как капитализм пережил возвращение Стюартов в Англии, Бурбонов и двух наполеоновских империй во Франции.
<…>
Как мне представляется, практическая деятельность нынешнего руководства и сопровождающие её последствия свидетельствуют о неуклонной тенденции к замене поисков путей реализации энергии общества, которым оно правит, стремлением сохранить свою собственную власть. В частности, оно продемонстрировало твёрдую решимость воспрепятствовать как у себя в стране, так и за её пределами (Чехословакия, 1968 год) осуществлению давно назревших реформ в окостенелых политических и социальных структурах Советского Союза и других европейских социалистических государств.
<…>
Повторяю, это не означает, что советское общество более не продвигается вперёд — оно продвигается. Однако главным тормозом его поступательного движения теперь служит олигархический консерватизм руководства.
<…>
Вместе с тем я полагаю, что… Советский Союз вынужден будет рано или поздно стать на путь, предлагаемый еврокоммунистами. В эпоху XX съезда мы уже на протяжении нескольких лет быстро продвигались в этом направлении, и, возможно, в наступающем десятилетии нам предстоит снова наблюдать нечто подобное.
<…>
Этот сравнительно оптимистический взгляд (кстати, отнюдь не разделяемый большинством моих друзей) базируется отчасти на историческом прошлом и отчасти на анализе современной обстановки в СССР. Прожив и проработав здесь в последние годы сталинского террора и в эру XX съезда, я на собственном опыте убедился в том, что такие перемены возможны, что советская разновидность социализма содержит в себе мощный потенциал созидательных реформ.
<…>
В этой стране непосредственная инициатива созидательных преобразований скорее всего будет исходить не извне высших эшелонов партийно-государственной иерархии, как в сегодняшней Польше, а изнутри, как это имело место в Китае, Венгрии и в ходе «пражской весны».
Я предвижу, что после неизбежного ухода в отставку нынешней правящей узкой группы по мотивам возраста и здоровья рано или поздно последует довольно затяжной сдвиг внутри структуры власти в пользу группы руководителей более высокого политического, культурного и интеллектуального уровня.
<…>
Мне представляется наиболее вероятным, что в следующие пять лет в результате благоприятных изменений в высшем руководстве мы окажемся свидетелями улучшения политического, культурного и интеллектуального климата в Советском Союзе в развёртывании целого комплекса реформ, которые затронут самые важные сферы жизни советского народа.
<…>
Одним из важнейших элементов изложенной здесь концепции является убеждение в том, что советский народ не только не воспротивится конструктивным переменам, а, напротив, готов к таким переменам в гораздо большей степени, чем когда-либо прежде в истории страны.
<…>.
Дональду Маклейну, к сожалению, не суждено было дожить до точно предсказанной им горбачёвской перестройки. К счастью, ему не довелось увидеть и последующее крушение его заветной мечты о социализме «с человеческим лицом». Судьба уберегла его от этого страшного удара.