Думал ли простой фабричный парень Боря Крешин, что судьба забросит его в Лондон и сведёт с величайшими разведчиками XX столетия! Однако путь в разведчики для Крешина оказался весьма непростым.
По окончании фабрично-заводского училища Борис Крешин несколько лет трудился на заводе токарем. Стране, которая в те годы создавала мощную промышленность, были нужны квалифицированные кадры рабочих и техников. А в 1931 году молодого рабочего по комсомольской путёвке направили учиться в Московский государственный педагогический институт иностранных языков (МГПИИЯ). Стране нужны были не только токари и фрезеровщики, но и люди, владевшие европейскими языками. Окончив вуз, Крешин получил распределение в школу и некоторое время преподавал английский язык.
В 1936 году Бориса Крешина призвали в Красную армию, а затем, в 1939 году, его пригласили на работу в органы государственной безопасности, в разведывательную службу. Вот где в полной мере пригодились хорошее лингвистическое образование, полученное в МГПИИЯ, и разносторонний жизненный опыт.
Первая зарубежная командировка Крешина пришлась на суровые военные годы. В 1941-м, как только началась война, Крешина отправили в Лондон на работу в «легальную» резидентуру. В Англии Борис Моисеевич последовательно прошёл все ступени служебной деятельности, начиная от оперативного работника и заканчивая резидентом.
Это было время, когда советские разведчики в Англии работали не покладая рук. На связи у каждого сотрудника лондонской резидентуры было по десятку агентов, и каждый из них приносил ценнейшую информацию, жизненно важную для Советского государства. Чего стоили одни только сообщения от Кембриджской пятёрки. Эта информация проходила через Крешина, который, будучи сначала помощником резидента Анатолия Горского, а затем и резидентом, в течение нескольких лет контролировал работу пятёрки. При этом Крешину, когда он возглавил лондонскую резидентуру в начале 1945 года, было всего 30 лет. Однако молодой резидент сумел так организовать работу своих подопечных, что в Москву шёл буквально поток разнообразной информации, в том числе и по атомной проблематике.
Все, кто близко знал Бориса Моисеевича, отмечали необыкновенную деликатность, с которой он руководил работой своего разведывательного коллектива. Вот, например, что писал о нём Юрий Модин, который во второй половине 1940-х годов работал под его руководством: «Всегда вежливый и обходительный, Крешин добился того, чтобы наши агенты работали с ним с удовольствием и позднее отзывались о нём с большой теплотой. Он относился к ним по-дружески, никогда не приказывал, а лишь вежливо замечал: „Как было бы великолепно, если бы вам это удалось“. И всё!».
Как мы теперь знаем, удавалось нашим разведчикам почти невозможное. В Москву регулярно поступало так много качественной информации, что это, без преувеличения, порой круто меняло ход истории — вспомним хотя бы Курскую битву или атомный проект. Неслучайно 1940-е годы стали для лондонской резидентуры поистине золотым веком. А её руководители, такие как Анатолий Горский и Борис Крешин, навсегда вписали свои имена в историю советской разведки.
Когда в середине 1940-х годов выяснилось, что основные усилия нашей разведки по атомным вопросам следует сосредоточить на США, в Вашингтон отправился сначала Горский, а затем и Крешин. Три года, с 1947-го по 1950-й, Борис Моисеевич так же тактично и деликатно добывал бесценную информацию по атомной проблематике, за что был награждён орденом «Знак Почёта» и боевыми медалями.
А когда карьера разведчика закончилась, Борис Моисеевич нашёл себя на новом поприще — в агентстве печати «Новости», сотрудником которого он работал много лет.