Школа Филби

О последней трети жизни Филби — с 1963 по 1988 год — известно крайне мало. Если, конечно, не считать того, что выявилось в ходе случайных встреч с западными журналистами, из переписки с корреспондентом «Санди таймс» Ф. Найтли и публикаций в связи с возобновившейся дружбой с Грэмом Грином. Сам Ким никогда не поощрял интереса к собственной персоне, а тем более к своей профессиональной деятельности. Правда, отдельные упоминания о том, чем в действительности занимался Филби в Москве, есть в книге К. Эндрю и О. Гордиевского «КГБ. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачёва», но они базируются в основном не на опыте личного общения, а на сведениях, полученных одним из авторов, О. Гордиевским, от третьих лиц.

Отсутствие информации о «таинственном супершпионе» способствовало тому, что на Западе стали появляться самые разнообразные домыслы относительно участия Филби в «кознях Москвы». Апофеозом явилось произведение Фредерика Форсайта «Четвёртый протокол», где Филби приписывалось авторство дьявольского плана организации ядерной диверсии в Британии. Кстати говоря, узнав о выходе книги, Филби очень просил поскорее достать ему экземпляр и с большим интересом ознакомился с тем, что же он, оказывается, «натворил». Впоследствии он держал этот детектив на видном месте в своей библиотеке.

В реальной жизни всё выглядело гораздо более прозаично. Ким действительно выступал в качестве консультанта КГБ по вопросам деятельности западных спецслужб, хотя к его мнению, мягко выражаясь, не каждый раз прислушивались, а уникальный опыт высококлассного профессионала далеко не полностью оказался востребованным. Филби увлечённо читал, работал над воспоминаниями. Во время многочисленных поездок по стране встречался с коллективами сотрудников территориальных органов КГБ.

Но было у Кима на склоне лет ещё одно занятие, которое его чрезвычайно вдохновляло и к которому он относился с колоссальной ответственностью. Кто не мечтает о том, чтобы воплотить себя, хотя бы частично, в учениках, создать собственную школу последователей? И вот у Кима появились «воспитанники».

Надо сказать, что с началом 1970-х годов в жизни Филби произошли значительные изменения в лучшую сторону. Он женился, стал больше путешествовать по Союзу и странам социалистического лагеря. Среди руководящих сотрудников разведки появились более молодые и менее консервативно настроенные люди, которые смогли оценить, какой клад советские спецслужбы имеют в лице Кима. Одним из мероприятий в череде участившихся контактов с действующими оперработниками была встреча с молодыми разведчиками, занимающимися английской проблематикой.

…Декабрьский вечер 1975 года. На принадлежащей разведке конспиративной квартире в центре Москвы молодёжь с трепетом ожидает появления легендарного «корифея разведки». Как признался потом Ким, он тоже волновался: ещё бы, первая встреча с целым коллективом коллег за почти 13 лет!

Несколько вступительных слов, мгновенно снявших напряжение, и вот уже Ким увлечённо рассказывает о том, кем он собирался стать, поступая в Кембридж. Отвечая в ходе импровизированной пресс-конференции на последний вопрос о своих хобби, гость, в частности, сказал: «С удовольствием перечитываю классиков английской литературы. Люблю хоккей (в качестве зрителя, конечно). И ещё одно хобби: кулинария. Если сомневаетесь, приходите в гости».

Вот из этого «приходите в гости» и выросли регулярные встречи Филби с молодыми сотрудниками, на которых он мог делиться с ними опытом разведработы. Правда, в квартиру Филби ребят ещё долго не пускали: по-прежнему действовали старые табу. Было решено каждый год создавать группу из трёх человек во главе с «дядькой» — ответственным сотрудником английского отдела политической разведки, в обязанности которого входило присутствие на занятиях и поддержание контакта с «кураторами» Филби из контрразведывательного подразделения.

«Семинар Филби» действовал с небольшими перерывами с 1976 года почти до самой кончины Учителя. Через него за это время прошло в общей сложности полтора десятка молодых сотрудников-«англоведов». И каждую пятницу, отправляясь к своим воспитанникам на конспиративную квартиру, Ким страшно нервничал. Он печатал подробные памятки и перечитывал массу литературы. «Могу ли я, давно оторванный от английских реалий, сообщить им что-то такое, чего они пока не знают? — делился он своими сомнениями. — Порой мне кажется, единственное, на что я способен, это привить молодым людям чутьё охотника».

Надо сказать, что эти сомнения усилились, когда на одной из встреч появился приехавший в отпуск «живой» сотрудник лондонской резидентуры КГБ. Филби буквально с открытым ртом слушал его рассказ о современных методах работы британских спецслужб против советских представителей и, кажется, даже расстроился. После этого он стал ещё тщательнее готовиться к семинарским занятиям.

И всё-таки сомнения Филби были абсолютно напрасными. Он сам по себе являлся для молодёжи величайшей школой. Например, ребятам иногда удавалось «подсмотреть» за ним на подходе к конспиративной квартире. Ким умел ходить как-то неприметно и в то же время так, что постоянно держал в поле зрения обзор градусов на 150. Это достигалось за счёт его неподдельного интереса к окружающим мелочам — выработанная годами привычка, доведённая до такого совершенства, что проверка на предмет выявления слежки вовсе не выглядела таковой. Затем он неожиданно появлялся в дверях с одной из неизменных своих шуток. Например:

На журнальном столике, вокруг которого в креслах и на диване размещалась группа, — скромное угощение к полуденному чаю и бутылка коньяка. Ким пил армянский или грузинский коньяк, разбавляя его водой, — получалось нечто вроде американского бурбона. Курил дешёвые сигареты без фильтра «Дымок», а в случае прибытия посылки из Лондона — свои любимые «Житан» или «Голуаз» (французские сигареты из чёрного нерафинированного табака).

Два-три часа занятий пролетали как одно мгновение. За вступительным словом Учителя (который, кстати, настаивал, чтобы его называли на ты — «Ким» или в крайнем случае «товарищ Ким») следовала оживлённая дискуссия. Естественно, на английском языке. Затем начиналось самое интересное: Филби с ходу (или после предварительной подготовки дома) предлагал различные оперативные ситуации с их последующим разбором. Вот он — агент английской контрразведки, пытающийся выведать у только что приехавшего в страну советского дипломата его истинную ведомственную принадлежность. В следующей ситуации Учитель преображался в представителя официальной связи, бросающего в ходе беседы «втёмную» золотую крупинку ценной информации, которую оперработник должен заметить и «раскрутить». К концу каждого занятия с воспитанников катился пот в три ручья.

Маленький пример. Филби в ходе обмена мнениями о международных событиях вскользь, среди многих других вещей, упоминает, что, по сведениям из Ватикана, папа римский в предстоящей энциклике собирается изложить в такой-то трактовке такую-то концепцию Римской католической церкви. Ученик не замечает этой крупицы информации и усиленно «выжимает» из своего собеседника другие, как ему кажется, более интересные сведения. При разборе, однако, выясняется, что предстоящие изменения в акцентах Ватикана, по всей вероятности, окажут влияние на общественное мнение в латиноамериканских странах в сторону усиления антиамериканских настроений, что, несомненно, скажется и на политике государств региона. Вот как сам Филби описывал в одной из памяток методику своих занятий со слушателями:

«Участвуя в этих учебных дискуссиях, все слушатели вначале проявляли себя крайне слабо, до последнего защищая каждый аспект политики СССР. Я же пытался убедить их, что главной целью является не защита любой ценой советской политики, а установление хорошего контакта с людьми; добиться же этого в условиях плюралистического общества можно лишь допуская, что они, будучи искренними и неглупыми людьми, могут иметь свои взгляды, отличные от взглядов сторонников советской политики. Тут они сталкиваются с самой настоящей дилеммой: а) им нельзя наносить ущерб советской политике безответственной болтовнёй; б) с другой стороны, они не должны докучать людям и отталкивать их бесконечным повторением положений, строго соответствующих партийной линии.

В этом плане были достигнуты неплохие результаты, и на занятиях в конце концов имел место ряд действительно интересных собеседований. Слушатели научились, лишь кратко коснувшись невыгодного вопроса, уйти от его обсуждения либо полностью обойти такие проблемы, как, например, Афганистан, которые лишь вызывали нескончаемые споры, насыщенные бездоказательными утверждениями. В то же время они приобрели навык концентрировать внимание собеседников на таких темах, по которым в результате обмена мнениями может быть достигнута высокая степень согласия (например, проблемы мира, разоружения, торговли между Востоком и Западом и т. п.)».

Зачастую на занятиях, подчеркнув, что «к счастью, здесь присутствуют только представители патетической разведки», Филби позволял себе достаточно откровенные по советским меркам заявления.

Он говорил, что не верит в советскую угрозу для Европы, так же как и в то, что со стороны НАТО существует угроза для России.

Значение «семинара Филби» для его слушателей невозможно переоценить. Это не только «чутьё охотника», это сгусток жизненной мудрости и азбука свободного общения с различными категориями англичан. Это, наконец, давало непревзойдённую возможность «развязать язык», оттренировать навыки беседы с «настоящим англичанином».

Однако и это ещё не всё. По просьбе тогдашнего руководства английского отдела разведки Филби писал на выпускников семинара краткие, но чрезвычайно ёмкие характеристики. Каждая из них представляет собою шедевр психологического анализа личности, филигранной оценки оперативных качеств и возможностей молодого разведчика. В этих лаконичных характеристиках нет ни единого обидного слова, но они дают достаточно полную картину в отношении перспектив использования того или иного оперработника.

Для сопоставления и наглядности приведём воображаемую типовую характеристику на оперработника советской разведки 1970-х (да и не только 1970-х) годов:

«Иванов Иван Иванович — 19__ года рождения, русский, член КПСС с 19__ года, партбилет N°__, образование высшее — в 19__ году окончил.., в органах госбезопасности с 19__ года, оперуполномоченный отдела ПГУ, капитан...

Тов. Иванов И. И. работает в центральном аппарате ПГУ с 19__ года. Зарекомендовал себя как исполнительный и дисциплинированный сотрудник. К выполнению служебного долга относится ответственно, освоил порученный ему участок работы. Выезжал в краткосрочную загранкомандировку в капиталистическую страну со сложной обстановкой, с поставленными перед ним задачами справился.

Постоянно работает над повышением своего профессионального и идейно-политического уровня, активно выступает на семинарах школы научного коммунизма.

Принимает активное участие в общественной жизни коллектива, является парторгом подразделения.

По характеру выдержан и уравновешен. Принципиален и честен. Пользуется уважением в коллективе. На критические замечания реагирует правильно. Внешне подтянут. Хороший спортсмен. Увлекается театром и чтением исторической литературы.

Женат, имеет сына, воспитанию которого уделяет много времени. Отношения в семье нормальные. Морально устойчив.

Государственную и служебную тайну хранить умеет. Делу Коммунистической партии и социалистической Родине предан.

Рекомендуется для направления в командировку в капиталистическую (социалистическую) страну».

Для полноты картины добавим, что такую или подобные характеристики можно найти в личных делах как сотрудников, вставших на путь предательства, так и всеми уважаемых руководителей советской разведки. Конечно, попадались в них отдельные критические фразы (типа: «вместе с тем ему рекомендуется уделять больше внимания вопросам чекистской подготовки» или же «эмоционально невыдержан, в спорах допускает горячность»), но упаси боже, чтобы их было много! Чиновники кадрового аппарата либо заставят сгладить углы, либо будут настаивать на отстранении уже подготовленного сотрудника от командировки.

А теперь посмотрим, что пытался сообщить о своих воспитанниках Филби, не ведавший премудростей кадровой политики ПГУ. Вот некоторые отрывки из составленных им характеристик.

ВЛАДИСЛАВ. В целом будет хорошо принят в английском обществе. Ему не составит труда сойтись с представителями большинства слоёв, и особенно с образованными людьми. Жителям пригородов, однако, отдельные полёты его мысли могут показаться весьма странными. В большей степени ему удастся работа с людьми, обладающими оригинальным, неортодоксальным складом ума.

Знание английского языка вполне достаточно для выполнения любой обычной задачи. При этом необходимо сделать оговорку, что иногда владение языком не поспевает за полётом его мыслей, в результате чего Владислава порой трудно понять. Иногда происходит следующее: я понимаю его английский, я понимаю его мысли, но их не сразу разберёшь.

Хорошие оценки за живость ума, оригинальность и предприимчивость. Но в нашей работе необходимо контролировать эти положительные качества. Некоторые из его идей слишком сложны, для того чтобы можно было надеяться на их претворение в реальной жизни. Конечно, хорошо иметь оригинальные идеи и уметь их детально разрабатывать, однако введение в схему слишком большого количества неизвестных увеличивает риск неудачи. В любом случае пусть Владислав продолжает изыскивать пути подхода к решению проблем. В дальнейшем он столкнётся с необходимостью упростить их и подумать над параллельными путями достижения стоящей перед ним цели более прямым и простым способом.

Владислав, вероятно, наиболее нервный и легко возбудимый из всей группы. Это заставляет меня задуматься над некоторыми вопросами (должен подчеркнуть, что искусственные условия наших встреч не позволили мне с уверенностью на них ответить):

 — Сможет ли он контролировать себя в условиях перерастания дискуссии в горячий спор?

 — Сможет ли он сохранять спокойствие перед лицом резко враждебной атаки личного или политического характера?

 — Насколько хладнокровно поведёт он себя в условиях серьёзного профессионального кризиса?

Как уже было сказано, я не имею возможности ответить на эти вопросы; не исключено, что истинные ответы будут в пользу Владислава. Однако, наблюдая за его характером, я пришёл к выводу, что эти вопросы требуют рассмотрения.

ВЛАДИМИР (второй год участвует в занятиях). Хотя Владимир занимается в моей группе второй год, дать ему оценку труднее, чем остальным. Он умеет располагать к себе людей, и англичане могли бы найти его приятным человеком. (Внешне он сошёл бы за английского дипломата.) И в то же время, несмотря на мои неоднократные попытки вытащить его из скорлупы и заставить проявить свою личность, я узнал о нём очень мало, а потому не решаюсь сформировать окончательное мнение; могу лишь сказать, что нахожу его человеком, внушающим большую симпатию.

…Однако беспокоит меня то, что в конце второго года занятий он всё такой же застенчивый, каким был в начале первого. Иными словами, в своей работе с ним я не добился успеха. Ему, безусловно, надо предпринять решительную попытку преодолеть свою робость, ибо в противном случае его пригодность к работе будет в значительной мере ограничена. Будучи располагающим к себе человеком, он, очевидно, мог бы произвести благоприятное впечатление на готового агента; но у меня гораздо меньше уверенности в его способности добиться углубления отношений со своими собственными контактами. В этой связи возникают вопросы:

 — Не является ли он сверхвпечатлительным человеком?

 — Или же он слишком сосредоточен на самом себе?

 — Способен ли он выдержать возможное напряжение?

У меня недостаточно наблюдений, чтобы ответить на эти вопросы, но тот факт, что я их поднимаю, демонстрирует мои сомнения.

МАРАТ. Очень хорошо будет принят в английском обществе. Во время наших занятий я часто ловил себя на мысли, что, родись он в Англии, он вполне мог бы сегодня работать в Форин-офис. Он будет с удовольствием принят в кругах британского истэблишмента, в клубах сотрудников госаппарата, среди представителей свободных профессий и в академическом мире. Возможно, несколько сложнее ему будет сойтись с более упрямыми и несговорчивыми бизнесменами.

Знание английского языка достаточно для выполнения любой обычной задачи; я полагаю, что после небольшой практики в стране он сможет говорить по-английски действительно очень хорошо. Дело здесь не просто в знании языка: сочетание степени владения языком и личных качеств, комбинация серьёзности намерений со скромностью — именно это делает его типичным «англичанином».

Хорошие оценки за рассудительность, подход к проблеме и самоконтроль (хотя мои суждения могут быть обусловлены искусственными условиями наших встреч). Я с уверенностью поручил бы ему задания, требующие этих качеств, а помимо этого он наверняка справится с решением личных и профессиональных проблем деликатного свойства.

Моё единственное сомнение в отношении Марата заключено в слове «скромность». Это прекрасное качество для успешного ведения работы с представителями английского общества. Но наша работа иногда требует проявления значительной степени самоуверенности со стороны оперработника.

Большинство агентов (и почти всегда) нуждаются в том, чтобы к ним относились с сочувствием и пониманием. Но иногда некоторых агентов надо держать в ежовых рукавицах. Я уверен, что Марат исключительно подойдёт для работы с первой категорией агентуры. А вторая категория? Этот вопрос я не смог решить в ходе наших встреч, так что оставляю его на ваше усмотрение.

Что сталось с этими необычными характеристиками? В последующие годы они, по-видимому, никому не понадобились — по крайней мере, если судить по тому, что оригиналы оказались в кипе старых документов, предназначенных к сожжению, откуда их чудом спасли два бывших «воспитанника».

А что сталось с самими характеризуемыми? Вместе с «второгодником» Владимиром в лондонской резидентуре работал О. Гордиевский, который, по его словам, был готов полностью подписаться под характеристикой, данной Филби. Можно по-разному относиться к Гордиевскому, но его слова подтверждает тот факт, что в этом случае «сомневающийся» Филби был гораздо ближе к истине, чем специалисты по кадрам ПГУ, направившие Владимира на работу в одну из самых сложных западных стран.

Не ошибся Ким и в случае с Владиславом. По прошествии двух лет загранкомандировки он крайне иррационально повёл себя в момент эмоциональной увлечённости и был срочно отозван в Москву, на чём его разведывательная карьера, собственно, и закончилась.

Оперативная судьба Марата складывалась в целом более успешно. И тем не менее его излишнюю мягкость, тонко подмеченную Филби, отмечали в дальнейшем практически все, с кем ему приходилось сталкиваться по чекистской работе, — и на том берегу, и на этом.

Филби неоднократно говорил, что ощущает на себе груз ответственности за каждого из своих питомцев. Он живо интересовался их успехами, а с некоторыми поддерживал регулярную переписку. Вот выдержки из его писем:

«Я чрезвычайно рад был услышать о твоём новом ответственном назначении, о чём свидетельствует полученная из Лондона открытка с видом собора Св. Павла и его окрестностей. От всего сердца желаю удачи — а она, как я неоднократно говорил вам, очень и очень тебе понадобится!»

«Желаю всем вам профессиональных успехов, и если в этом вы будете хотя бы в малой степени обязаны тому, что я вам преподавал, то я горжусь этим и чувствую себя счастливым человеком».

«Я почти начал верить в существование телепатии. В момент прибытия твоей посылки я читал роман, один из героев которого заказал себе „пиммз № 1“ — напиток, о котором я ни разу не вспомнил с тех пор, как в 1956 году навсегда покинул Англию. Мне подумалось: как же я за эти годы оторвался от английских реалий, — и тут неожиданно появляется бутылка этого самого напитка! Более того, недавно я отправил дочери небольшой список заказов, забыв включить в него острый соус „Ли-энд-Перринс“ и соевый соус. Пока размышлял над тем, стоит ли посылать вдогонку второе письмо, оба соуса также прибыли в твоей посылке. Спешу добавить, что дело здесь всё-таки не в телепатии, а в том, что, когда люди хорошо узнают друг друга, как в нашем с тобой случае, между ними быстро устанавливается интуитивная связь».

Филби, видимо, под влиянием уроков 1930-х годов, когда были репрессированы многие из его оперативных руководителей, крайне болезненно переживал бесследное исчезновение ставших ему близкими людей — он просто не мог смириться с такими потерями. Одного из его бывших учеников (речь идёт о выдворенном из Великобритании оперработнике, фигурировавшем на обложке журнала «Тайм») долго не пускали навестить Учителя под предлогом «нездоровых идейных настроений» последнего. Плюнув на все запреты, молодой человек всё же отважился нанести Киму визит. Тот встретил воспитанника в слезах и бросился ему на шею со словами: «Я думал, что никогда уже тебя не увижу, и никак не мог понять, почему». Как впоследствии вспоминал ученик, в тот момент его охватил ужас при одной мысли о том, что ему придётся сказать: «Причина в твоей неблагонадёжности, Учитель». К счастью, Филби перевёл разговор на другую тему.

С годами Филби становилось всё труднее вести «семинар». «Ким был страшно рад ученикам, — вспоминала впоследствии его жена Руфина Ивановна, — так как они помогали ему ощущать свою полезность». Тем не менее он иногда пропускал занятия. Это случалось тогда, когда Ким чувствовал огромную физическую усталость, но, будучи человеком гордым, не хотел этого показывать. Он вообще не любил, когда его видели немощным. Как-то раз, отказавшись от встречи с учениками, он воскликнул: «Ах, если бы с этого начать 25 лет назад! А то столько времени потрачено впустую!».

Руфина Ивановна рассказала об этом уже потом, когда Кима не стало. А на очередном занятии ученики ничего не заметили. Перед ними, как всегда, сидел бодрый, излучающий тёплый юмор и доброту Учитель.

Если существует какая-то форма сознания по ту сторону жизни, то Ким Филби видел, как в день его смерти стайка наиболее преданных питомцев его «семинара» примчалась на квартиру к потрясённой вдове. Ожидали встретить столпотворение соболезнующих друзей, высокопоставленных сотрудников Комитета. Но дома была лишь убитая горем Руфина Ивановна и — по долгу службы — заходили «кураторы» из контрразведывательного подразделения. Ученики разделили горечь первых рассказов о только что произошедшей утрате. Затем, на пышной панихиде в Центральном клубе им. Дзержинского, воспитанники положили к подножию гроба Учителя огромный букет алых гвоздик. А вот на кладбище они держались подальше от объективов иностранных журналистов, ибо большинство из них ещё находились в рядах действующих разведчиков.

Со временем жизнь разбросала кого куда. Но школа, выучка Филби осталась. Учитель передал ученикам не только профессиональные познания во «второй древнейшей профессии», как иногда называют разведку, и не только «чутьё охотника». Он приучил их широко и объективно смотреть на окружающий мир. Принципиально важно, что он, вопреки расхожему стереотипу, сложившемуся о нём на Западе, да и некоторым установкам в советской разведке тех лет, учил работать не ПРОТИВ, а ПО Британии, США и т. д.

Но самое главное, вероятно, заключается в том, что он сумел укрепить, закалить в большинстве своих учеников моральный стержень, убедил на собственном примере — именно убедил, а не скомандовал — никогда не отказываться от однажды данной присяги самому себе или своим убеждениям.

В различных уголках Великобритании, попадая в университет или колледж, нередко можно встретить седого, благородного старика-принципала — бывшего дипломата в ранге посла или высокопоставленного сотрудника госслужбы в мягком твидовом пиджаке с кожаными налокотниками и в вельветовых брюках. Он строго и в то же время с любовью следит за шалостями резвящихся вокруг юношей, а те, в свою очередь, с почтением выслушивают его мудрые наставления, не всегда, правда, следуя им.

Киму Филби удалось, насколько это было возможно, создать нечто подобное в стране, которую он считал своей Родиной. Не это ли одна из причин, почему он ушёл из жизни счастливым человеком?