Заполняя «белые пятна»…

Судьбы советских разведчиков из знаменитой Кембриджской пятёрки после окончания Второй мировой войны сложились по-разному. До мая 1951 года — когда Дональд Маклейнан и Гай Бёрджесс под угрозой ареста первого были тайно переправлены в СССР — вся «пятёрка» продолжала в той или иной степени активно сотрудничать с советской разведкой.

Например, Энтони Блант после войны, несмотря на официальное свертывание активных отношений с советской разведкой, продолжал оказывать ей отдельные ценные услуги. В частности, после переправки Бёрджесса в СССР, он зачистил квартиру Гая перед приходом туда сотрудников контрразведки МИ-5, являлся каналом связи с попавшим в опалу Кимом Филби, а также сообщал о стратегическом видении Западом отношений с Советским Союзом и советским блоком в целом.

Однако после «исчезновения» Маклейна и Бёрджесса жизнь оставшихся на родине трех членов группы — Кима Филби, Энтони Бланта и Джона Кернкросса значительно осложнилась из-за допросов в МИ-5. Достоверно известно, что все они на этих допросах держались достойно и никого не выдали. К тому же прямых улик против них у следователей не было. Но после того, как в январе 1963 года Филби исчез из Бейрута и чуть позже оказался в Москве, допросы Бланта и Кернкросса возобновились. В конечном итоге сэр Энтони понял безвыходность своего положения и пошел на сотрудничество со следствием.

В обмен на судебный иммунитет он назвал несколько имен своих помощников, которые к тому времени уже ушли из жизни или перебрались на жительство в другие страны. Блант сознался также, что передавал советской разведке некоторые военные секреты, но лишь связанные с совместной борьбой СССР и Великобританией против нацистской Германии. По его признанию, это были шифровки немецкого Генштаба, которые по всей логике должны были пересылаться в Москву и без его помощи.

Как бы то ни было, даже после 1964 года сэр Энтони сохранил должность хранителя Королевских картинных галерей, по-прежнему преподавал и писал книги по искусству. К сожалению, все закончилось 15 ноября 1979 года после того, как новоиспеченный премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, нарушив все ранние договоренности, заявила, что Блант «…был завербован перед войной, будучи преподавателем Кембриджа». После этого Блант сам отказался от рыцарского звания и покинул все официальные посты. Высшее британское общество отвернулось от него.

Однако условно «четвертый» член Кембриджской пятёрки не сдавался. Он искал вдохновения в любимой работе — занимался исследованием искусства периода Ренессанса. Несмотря на травлю и забвение, Блант в последние годы своей жизни успел написать и издать 20 книг по искусству и множество статей для журналов. Скончался Энтони Блант на 76-м году жизни, 26 марта 1983 года от сердечного приступа. Его прах, согласно завещанию, был развеян на поле неподалеку от его школы в Мальборо.

Не меньшие перипетии пришлось пережить и другому члену Кембриджской пятёрки — Джону Кернкроссу. Даже занимая в конце 1940-х годов скромные посты в Министерстве финансов и затем в Министерстве снабжения, он регулярно снабжал советскую разведку исключительно важной, стратегической информацией. Так, благодаря его кропотливому аналитическому труду, Москва была в курсе финансово-экономических аспектов строительства непонятной тогда для СССР организации — НАТО.

Однако после допросов в МИ-5, связанных с «исчезновением» Дональда Маклейна и Гая Бёрджесса, он «залег на дно». Умение затаиться и переждать — важное качество разведчика, и Кернкросс обладал им в полной мере. В Центре затаив дыхание ждали, как будут развиваться события дальше. В Москве понимали, если Джон заговорит, то под угрозу попадет один из лидеров Кембриджской пятёрки — Ким Филби. Но Кернкросс так никого и не выдал, и Филби сумел избежать ареста. Когда же сам Ким перебрался в СССР, допросы Джона продолжились. В МИ-5 в конце концов разобрались, какую именно информацию он передавал в Москву.

Правда, судебного преследования Джону Кернкроссу удалось избежать, поскольку вплоть до 1990 года его вина так и не была доказана. Даже несмотря на то, что в 1981 году неугомонная «железная леди» Тэтчер вдруг заявила в парламенте, что Кернкросс сотрудничал с советской разведкой и был тем самым «пятым» членом Кембриджской пятёрки. Считается, что к разоблачению Кенкросса «приложил руку» перебежчик из КГБ — полковник Олег Гордиевский, приговоренный в СССР к смертной казни. Приговор предателю, кстати, до сих пор не отменен. После побега Кима Филби в Москву Центр решил прекратить все контакты с Джоном Кернкроссом, так как он покинул пределы Великобритании.

В середине 1960-х годов его видели в Канаде, затем он вернулся в Европу и стал жить во Франции. В 1995 году Джон вернулся в Англию, где и закончил свой жизненный путь. Джон Кернкросс скончался 8 октября 1995 года в возрасте 82 лет, до конца жизни не изменив идеалам своей юности. Для советской разведки он остался героической личностью, непримиримым борцом с фашизмом, который, как и другие члены «пятёрки», внес огромный вклад в победу в Великой Отечественной войне и сохранение мира в послевоенный период.

Совершенно по-иному сложились послевоенные судьбы других трех членов Кембриджской пятёрки. Ким Филби, Дональд Маклейн и Гай Бёрджесс вплоть до мая 1951 года продолжали активно сотрудничать с советской разведкой. Остаток жизни они провели в Советском Союзе.

Дональд Маклейн после войны прожил богатую жизнь. В конце войны он в ранге 1-го секретаря был переведен на работу в посольство Великобритании в Вашингтоне, где руководил совместным Комитетом по ядерным исследованиям, в результате чего получил доступ к документам американской атомной программы (Манхэттенский проект). Вплоть до отъезда из США в 1947 году от Маклина поступала ценнейшая информация политического характера о совместной разработке американцев и англичан ядерного оружия, что помогло СССР в конечном итоге самому создать атомную бомбу.

Вернувшись в Лондон, Маклейн продолжал расти по служебной лестнице, делая головокружительную карьеру в МИД Британии: в ноябре 1950 года в возрасте всего 37 лет он был назначен на должность руководителя американского департамента. Имел доступ к секретной информации по широкому кругу вопросов, в том числе по англо-американским отношениям.

Однако наступил май 1951 года, и над Дональдом Маклейном — первым из Кембриджской пятёрки — нависла угроза ареста, и по этой причине он был вынужден покинуть пределы Великобритании. Вместе с Гаем Бёрджессом он был тайно переправлен в СССР. В Москве он пробыл недолго. Тогдашний глава МГБ Семен Игнатьев распорядился «в целях безопасности» отправить Дональда Маклина, срочно переименованного в Марка Петровича Фрейзера, в закрытый для посещения иностранцев г. Куйбышев (ныне Самара). Там Маклин оказался в полной изоляции, наедине со своими невеселыми мыслями и появившимися сомнениями. А в это время в западных СМИ фантазировали, будто бы он обосновался в роскошном кабинете на Лубянке и консультирует самого Сталина по вопросам внешней политики.

Но реальность была гораздо прозаичнее. Чтобы хоть как-то занять внезапно вырванного из привычной среды дипломата-разведчика, Куйбышевское УМГБ трудоустроило Маклейна, не говорившего по-русски, в местный педагогический институт преподавателем английского языка. Приезд в 1953 году жены Мелинды и детей, несомненно, облегчил положение страдавшего от одиночества Маклейна. Годы, проведенные в Куйбышеве, были, наверное, самыми тяжелыми в его жизни. Непосредственное знакомство с жизнью советской глубинки лишило его многих иллюзий, а разгоравшаяся тогда в СССР кампания борьбы с «буржуазными космополитами и сионистами» вызывала у выпускника Кембриджа, убежденного интернационалиста Маклейна недоумение, перераставшее порой в возмущение. Постепенно он приходит к выводу о персональной ответственности Сталина за творимые в стране преступления и за неприглядную в своей нищете и убогости жизнь простых советских людей.

Смерть вождя в марте 1953 года была воспринята Дональдом Маклейном с надеждой на перемены к лучшему. Действительно, новое советское руководство взяло курс на реформы, люди начали дышать свободнее. Но в положении самого Маклина ничего не менялось. Он по-прежнему томился в куйбышевской ссылке, общаясь по большей части с местными чекистами.

Наконец, летом 1955 года ему разрешили обосноваться в Москве, предоставили хорошую по тем временам квартиру в центре столицы, на Большой Дорогомиловской улице, небольшую дачу в поселке Чкаловский, и даже трудоустроили консультантом в недавно созданный журнал МИД СССР «Международная жизнь». В журнале Маклейн-Фрейзер консультирует сотрудников редакции по английской проблематике, а также пробует перо журналиста-международника под псевдонимом С. Мадзоевский.

Еще в 1951 году, оказавшись в СССР, Маклейн попытался восстановить свое членство в компартии Великобритании, прерванное по настоянию его кураторов из внешней разведки НКВД в 1930-е годы. Однако ему этого не позволили, как не позволили вступить в ВКП (б). И только в 1956 году, после XX съезда партии, Марка Петровича Фрейзера приняли в ряды КПСС.

Позже, в июле 1961 года, Дональд Маклейн приступил к работе в Институте мировой экономики и международных отношений (ныне ИМЭМО имени Е.М.Примакова). Он сразу же включился в исследовательскую работу по английской и европейской проблематике, на ходу осваивая русский литературный язык. Поначалу он писал свои работы по-английски, но постепенно перешел на русский. Одновременно с написанием статей, глав и разделов в коллективные труды Маклин работал над диссертацией «Проблемы внешней политики Англии на современном этапе», которую успешно защитил осенью 1969 года. Причем Ученый совет ИМЭМО счел, что характер и содержание этой фундаментальной работы далеко выходят за рамки, предусмотренные для диссертаций кандидатского уровня. В результате тайного голосования Ученый совет ИМЭМО единогласно присудил Дональду Маклину ученую степень доктора исторических наук. Год спустя эта диссертация была опубликована в виде монографии в Англии, а затем и в СССР, получив высокую оценку специалистов.

Постепенно Маклейн расширил тематику своих исследований, занявшись изучением политических аспектов интеграционного процесса в Западной Европе, взаимоотношениями в «треугольнике» Лондон — Париж — Бонн, отношениями объединяющейся Западной Европы с США, СССР, Китаем и третьим миром. Он непременный участник многих коллективных работ ИМЭМО по этой проблематике. Его статьи по-прежнему под псевдонимом С. Мадзоевский часто появлялись в журналах «Мировая экономика и международные отношения» и «Международная жизнь». У Маклина появляются ученики из числа выпускников МГИМО и МГУ, специализирующихся по современной Англии.

К началу 70-х годов Дональд Маклейн превратился в ведущего советского политолога-англоведа, одного из самых авторитетных специалистов по проблемам Западной Европы. К его компетентным оценкам и рекомендациями прислушивались и в Международном отделе ЦК КПСС, и в МИД СССР. Аналитические записки Маклина направлялись в самые высокие инстанции, включая руководителя СССР Леонида Брежнева и министра иностранных дел Андрея Громыко.

Долгие годы Дональд Маклейн добивался от руководства КГБ возвращения себе своего подлинного имени и фамилии. В конечном счете, его настойчивость возымела действие. 16 июня 1972 года он направляет в Дирекцию ИМЭМО заявление следующего содержания: «Прошу впредь числить меня под фамилией Маклин Дональд Дональдович». В последний раз он подписывается как «Фрейзер». Его просьба была удовлетворена. 19 июня заместитель директора Института Е. М. Примаков издает приказ № 6, в котором говорится: «Ст. научного сотрудника ФРЕЙЗЕРА Марка Петровича впредь числить под фамилией, именем и отчеством МАКЛИН Дональд Дональдович». Таким образом, свое 60-летие, тепло отмеченное в Институте в мае 1973 года, Дональд Маклин встретил под собственным именем. Тогда же в связи с юбилеем он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Это был его второй орден, полученный теперь уже за мирный труд. Первым — боевого Красного Знамени — он был награжден в ноябре 1955 года. Учитывая его выдающиеся заслуги перед СССР, единственный орден за 16 лет нелегальной работы на советскую внешнюю разведку многим казался очевидной несправедливостью. К тому же, наградили его только спустя четыре года после приезда в Советский Союз.

Необходимо признать, что во время пребывания в Советском Союзе у Дональда Маклейна сложились непростые отношения с КГБ. В тяжелейших условиях 17-летней работы на советскую разведку он до конца оставался верным своему добровольному выбору, сделанному в юности. Со временем он пришел к печальному выводу о расхождении своих коммунистических идеалов с советской действительностью. Ответственность за грубое искажение марксизма, который сам он исповедовал до конца дней, Маклин возлагал сначала на Сталина, а потом на «клуб старых джентльменов», как он называл брежневское Политбюро.

Оказавшись в СССР, он никогда не скрывал своих взглядов и сомнений, как в отношении хрущевского волюнтаризма, так и брежневского застоя. Он не раз поднимал свой голос в защиту инакомыслящих, подвергавшихся преследованиям КГБ. Особое негодование Маклейна вызывало использование психиатрии для борьбы с инакомыслием. Вполне объяснимо, что это раздражало в первую очередь руководство 5-го управления КГБ, занимавшегося диссидентами.

Вне всякого сомнения, что Дональд Маклейн был человеком со своими взглядами, строгим в оценках, и в этом смысле — настоящим коммунистом. Он осуждал в советской действительности все то, что не соответствовало его представлениям о коммунизме и об интернациональном обществе. Маклин был убежденным антифашистом и испытывал ненависть к фашизму, национализму, антисемитизму и милитаризму. В этой связи растущее беспокойство у него, начиная с 1976 года, вызывали действия советского руководства, подрывавшие едва достигнутую, неустойчивую еще разрядку международной напряженности. В частности, Маклин был против развертывания ядерных ракет средней дальности в Европейской части СССР вскоре после подписания Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (Хельсинские соглашения), вмешательства в вооруженные конфликты на Африканском континенте (Ангола, Мозамбик, Эфиопия и др.) и военной интервенции в Афганистан.

В середине 1970-х гг. у Маклейна появляются первые признаки тяжелого онкологического заболевания. Время от времени он ложился в больницу, где проходил курсы лечения. Врачи сумели замедлить течение болезни, подарив ему еще семь лет жизни. Все эти годы он продолжал интенсивно работать. «Я не алкоголик, я — трудоголик (workholic)», — шутил с друзьями Маклин.

В это же время он старался устроить будущее своих детей. Отчетливо сознавая, что доживать ему придется в полном одиночестве, Маклейн добивался для двоих сыновей и дочери, а также любимой внучки, в которой души не чаял (все они были советскими гражданами) разрешения на выезд из СССР. В конечном счете, ему это удалось. На родину в США вернулась и жена Маклейна, Мелинда. Теперь он мог считать, что выполнил свой последний долг перед семьей.

В конце августа 1982 года Маклейн отправился в путешествие по Волге на теплоходе «Климент Ворошилов», однако внезапное обострение болезни вынудило его прервать поездку. Он был эвакуирован с теплохода, доставлен в Москву и госпитализирован в Кремлевскую больницу, откуда будет еще ненадолго выходить, а потом опять туда возвращаться. 6 марта 1983 года Дональд Маклин почувствовал себя очень плохо, и к нему вызвали Скорую помощь. Он был вновь доставлен в Кремлевскую больницу, куда в свое время, еще в начале болезни, его устроил Евгений Примаков. 7 марта 1983 года Дональда Маклина не стало. После похорон, организованных ИМЭМО, где он проработал без малого двадцать два года, прах Маклина был доставлен для захоронения в семейную усыпальницу в одном из пригородов Лондона.

В одной из предсмертных записей Дональд Маклейн написал: «В моем представлении Советский Союз — это социалистическое общество, общество, развивающееся на качественно новой базе отношений собственности, общество, которое в переживаемый нами исторический период создало такой потенциал для обеспечения благосостояния и счастья людей, каким капиталистический строй не обладает». Как видим, до последних дней своей жизни советский разведчик Дональд Маклин оставался верным идеям социализма и коммунизма.

Неоднозначно в послевоенные годы сложилась судьба Гая Бёрджесса. Ближе к концу войны, летом 1944 года, он устроился на работу в Форин-офис, как традиционно именуется МИД Великобритании. Именно в то время, когда Бёрджесс только начал здесь работу, Центр принял решение о новых задачах в разведывательной работе в Англии — уже на послевоенный период. И хотя до знаменитой речи Уинстона Черчилля в американском Фултоне в марте 1946 года было еще далеко, в Москве четко поняли, что страны Западе — еще недавно союзники СССР по антигитлеровской коалиции — начнут вести непримиримою борьбу против страны Советов. В этой связи перед резидентурой в Лондоне, а значит конкретно и перед Гаем Бёрджессом, ставилась задача в первую очередь добывать информацию, которая касалась внутренней и внешней политики Великобритании и США в отношении Советского Союза.

Справедливо считается, что после окончания Второй мировой войны именно Бёрджесс становится самым ценным после Кима Филби источником советской разведки в Англии. Помимо добывания секретной информации Гаю приходилось также выполнять обязанности связника, что было не менее опасно. Известен, например, такой случай, когда после встречи Бёрджесса с советским куратором чемодан чекиста вдруг открылся и по всему полу в пабе разлетелись совершенно секретные документы Форин-офиса, которые незадолго до этого Гай передал ему для фотографирования. Благо, что англичане по своей природе не очень любят лезть в чужие дела и тем более бумаги, поэтому посетители паба даже любезно помогли им собрать документы. Тогда глупейшего провала удалось избежать.

Первые месяцы работы Бёрджесса в МИДе не отличались особой продуктивностью в плане добывания ценной информации. Однако в декабре 1946 года все изменилось: он стал секретарем и личным помощником государственного министра Гектора Макнейла. Это назначение фактически открывало Гаю Бёрджессу доступ ко всей секретной информации Форин-офис. О таких возможностях разведчику можно было только мечтать, и Центр постарался максимально использовать этот шанс. Тем более, что Макнейл доверял Бёрджессу не скрывал от него никакую информацию. Гай добросовестно выполнял все поручения шефа и сам принимал участие в подготовке секретных документов. Вполне естественно, что все эти документы порой оказывались в Москве даже раньше, нежели ложились на стол британскому министру иностранных дел или премьеру.

Важно отметить, что Бёрджесс не просто подбирал для передачи в резидентуры тот или иной документ с грифом «секретно», но и давал оценку его важности. Более того, нередко Гай делал аннотации на передаваемые материалы, тем самым в значительной степени облегчая работу сотрудникам лондонской резидентуры, за что они были ему очень благодарны. Эта работа лишний раз продемонстрировала незаурядные способности и ум Бёрджесса.

После почти двух лет работы у Макнейла, Гай был переведен в качестве 3-го секретаря в Дальневосточный департамент Форин-офис, который в то время становится одним из ведущих подразделений министерства. Данный факт объясняется тем, что в это время в Китае полыхала гражданская война, и информация по ситуации в регионе интересовала Лондон. Безусловно, то, что происходило в Китае, интересовало и Москву, которая еще с 1930-х годов оказывала всестороннюю помощь китайским коммунистам.

В августе 1950 года Гай Бёрджесс получил очередное повышение — он занял должность второго секретаря посольства Великобритании в Вашингтоне. Для многих это назначение было бы престижным, но только не для Бёрджесса, поскольку он относился к США весьма неприязненно и постоянно критиковал американскую внешнюю политику. В Вашингтоне Гая встретил Ким Филби, в доме которого он поселился. Считается, что это было серьезнейшей и, пожалуй, единственной ошибкой, которую совершили Филби и Бёрджесс. Именно в период пребывания Гая в Вашингтоне его активность пошла на спад из-за постоянных выпивок, скандальных историй, недопустимых срывов.

Однако в США Бёрджессу не было суждено долго задержаться — в мае 1951 года по рекомендации Филби он должен был сопроводить бывшего на грани провала Дональда Маклейна из Лондона в Москву. Так случилось — и причины этого до конца не выяснены — что Бёрджесс также остался в СССР. Этот поступок сильно возмутил Кима Филби, и поставил его самого на грань провала. Но в этом поступке весь Бёрджесс — непредсказуемый и экстравагантный. Нельзя исключать, что позже сам Гай пожалел об этом, но было уже поздно — назад дороги не было.

Что же побудило Бёрджесса совершить незапланированный побег? Филби так отвечает на этот вопрос: «Он дошел до предела, был близок к нервному срыву, ближе, чем кто-либо предполагал. Его карьера в Англии закончилась, что делало его мало полезным для КГБ. Мы все так беспокоились о Маклейне, что не обращали внимания на Бёрджесса. А он был в состоянии сильного стресса». Видимо, в состоянии стресса Гай и принял решение остаться в СССР вместе с Маклином.

В Советском Союзе, надо признать, богемному Гаю Бёрджессу сразу же не понравилось. Кстати, о том, что Москва не в его вкусе, он говорил еще после своего посещения советской столицы в 1935 году. А поэтому, когда в свое время обсуждался вариант его «вывода» в СССР в случае провала, Гай откровенно говорил своим кураторам, что подобная перспектива его совсем не устраивает. К тому же, как истинный представитель английского истеблишмента, он вообще не мыслил для себя жизни нигде, кроме как в Британии.

После прибытия в мае 1951 года в СССР Бёрджесс вместе с Маклейном недолго задержались в Москве. В целях безопасности их направили жить в Куйбышев (ныне Самара) под легендой «политэмигрантов, профсоюзных деятелей, подвергавшихся преследованиям в Англии за свои прогрессивные взгляды». Гаю выдали паспорт на имя Джима Андреевича Элиота. Но советским гражданином он так и не стал. Ему было очень сложно приспособиться к советским условиям жизни. В отличие от Дональда, Бёрджесс в Куйбышеве нигде не работал, и этот факт существенно усугублял его пребывания в этом закрытом советском городе. Лишь летом 1955 года Бёрджесс и Маклин вернулись в Москву.

Однако о том, что два этих советских разведчика находятся в СССР и приняли советское гражданство, официально было объявлено только в начале 1956 года. В частности, 11 февраля 1956 года в Москве состоялась их первая официальная пресс-конференция, где присутствовали и иностранные журналисты. На этой пресс-конференции Дональд Маклейн и Гай Бёрджесс говорили о преимуществах советского государственного строя и жизни в Советском Союзе.

К сожалению, в отличие от Дональда Маклейна, дела для себя Гай Бёрджесс не нашел и в Москве. Руководство советской внешней разведки иногда привлекало его для консультаций, но для активной натуры Гая и того образа жизни, что он вел у себя на родине и за ее пределами, этого было крайне мало. Бёрджесс не раз просил у КГБ разрешение вернуться в Англию, но ему все время отказывали. Это, судя по всему, также накладывало свой отпечаток на настроение Гая.

Неприкаянность, ностальгия и прогрессирующая болезнь очень быстро «сожгли» этого незаурядного и противоречивого человека — Гай Бёрджесс умер в Боткинской больнице в Москве 30 августа 1963 года, так и не обретя душевного равновесия. Ему было всего 52 года. В соответствии с завещанием он был кремирован, а урна с его прахом, по просьбе родственников, отправлена в Англию.

Гай Бёрджесс прожил бурную жизнь, и его побег вместе с Дональдом Маклейном из Лондона в Москву был одним из ярких ее эпизодов. При всей своей экстравагантности Гай был на редкость ценным сотрудником советской разведки, от которого поступала крайне важная информация. Не вызывает сомнения, что он оставил яркий след в отечественной внешней разведке. Его наследие составило много томов секретной информации. За многолетнюю самоотверженную работу в разведке Бёрджесс был награжден орденом Красного Знамени.

Наиболее активно из членов Кембриджской пятёрки в послевоенные годы работал Ким Филби. Так, еще весной 1945 года он сообщает руководству советской разведки стратегические послевоенные планы англичан: не дожидаясь окончания войны, исход которой к тому времени был уже ясен, приступить к работе против СССР, не дать Москве осуществить план по социализации Восточной Европы. При этом Филби не просто сообщает, но и старается по мере своих сил помешать этим планам.

К примеру, зимой 1945−1946 гг. под его руководством в ряде западноевропейских стран (Франции, Германии, Швеции, Италии, Греции) резидентуры британской разведки СИС восстанавливают связь с германской агентурой, работавшей против Советского Союза. Все эти агенты перед заброской за «железный занавес» отчитываются перед Филби как руководителем 9-го отдела британской разведки, после чего бесследно исчезают.

Будучи посвященным в военно-стратегические планы США, главного союзника Великобритании, Ким Филби отправляет в Москву подробные отчеты о том, как будут сотрудничать СИС и ЦРУ в случае войны с Советским Союзом.

Во многом благодаря активности членов Кембриджской пятёрки, в первую очередь Кима Филби, советской стороне удавалось свести к минимуму тот вред, который причиняли предатели и перебежчики. Так, в сентябре 1945 года в Канаде перебежал на сторону врага шифровальщик советского посольства — лейтенант ГРУ Игорь Гузенко. Результатами его допросов ФБР и ЦРУ щедро поделились с Кимом, и, следовательно, Москва получила важную информацию о том, что рассказал предатель.

Похожая ситуация сложилась и с предателем Константином Волковым, старшим офицером НКГБ, который работал в Стамбуле под «крышей» вице-консула советского генерального консульства. В сентябре 1945 года он явился в консульство Великобритании и заявил, что хочет остаться на Западе. Волков заявил, что готов назвать англичанам имена советских разведчиков: двух, работающих в Форин-офис, и одного — в спецслужбах страны. И лишь вмешательство в Кима Филби спасло членов Кембриджской пятёрки от разоблачения и помогло устранению предателя: Волков был срочно откомандирован на родину.

Кроме того, Филби удалось, используя свое назначение резидентом СИС в Стамбуле (1947−1949 гг.), серьезно помешать западным спецслужбам в подрывной деятельности, которая уже началась против СССР. Например, Филби лично осуществляет стратегическую разведку границы СССР и организует операции по заброске в республики Закавказья западной агентуры из числа этнических жителей этих республик. Все они, естественно, бесследно исчезают вскоре после пересечения советской границы.

В декабре 1949 года СИС начинает серьезную работу в Албании, рассматривая эту страну как экспериментальный плацдарм для подрывных действий по расколу восточного блока и ослаблению влияния Москвы. Сотни албанских эмигрантов проходят подготовку на Мальте и затем, с полной боевой экипировкой, забрасываются с парашютами на побережье Албании. Благодаря информации от Филби, все они сразу же были нейтрализованы.

Аналогичные операции в 1949—1950 годах британская и американская разведки пытаются провести на Украине, где в конце 1940-х годов активно действовало бандеровское подполье. Благодаря информации, полученной от Филби, советским спецслужбам удалось вычислить и ликвидировать как минимум три группы агентов, заброшенных на территорию СССР.

Англичане с американцами очень гордились операцией под кодовым названием «Венона»: благодаря трудоемкой работе по дешифровке давно перехваченных телеграмм советской разведки им удалось выявить немало агентов СССР, включая казненных в разгар маккартизма супругов Розенберг. Но, по сути, это было гигантской и почти бесполезной тратой денег и усилий. Во-первых, расшифрованы были только обрывки нескольких телеграмм. Во-вторых, Ким Филби, а значит, и Москва были в курсе полученных результатов, хотя и не имели возможности остановить процесс дешифровки.

В частности, Филби узнает, что в ходе операции «Венона» ФБР вышло на след причастного к утечке атомной информации агента по кличке «Гомер», который в 1944 — 1947 годах работал в британском посольстве в Вашингтоне. А это — ни кто иной, как его друг Дональд Маклейн. Это позволило Москве заранее сделать приготовления к возможному побегу Маклейна, необходимость в котором реально возникла в мае 1951 года.

Здесь уместно отметить, что в 1946 году Ким Филби был награжден высшим знаком отличия Соединенного Королевства — орденом Британской империи. К этому моменту он стал единственным в мире обладателем высоких наград трех диаметрально противоположных государств — фашисткой Испании (орден Военных заслуг или Красного креста от Франко), Великобритании и Советского Союза (ордена Красного Знамени). Позднее Филби шутил по этому поводу, что все эти награды объединяет красный цвет — цвет советского флага.

В августе 1949 года Филби выезжает в США в качестве официального представителя СИС с целью координировать взаимодействие британской разведки и недавно созданного ЦРУ и ФБР. Как это не покажется парадоксальным, но в течение почти двух лет вся координация англо-американских спецслужб находилась в руках советского разведчика Кима Филби. В этой связи не удивительно, что США до сих пор не могут прийти в себя от того успеха советской разведки и даже сейчас полностью не доверяют британским спецслужбам, частенько высмеивая своих английских «учителей».

Необходимо отметить, что к тому времени Ким Филби уже был включен в «короткий список» потенциальных кандидатов на должность руководителя СИС, и назначение на столь ответственный пост в Вашингтоне, равно как и на должность резидента в Стамбуле, по сути, означали «обкатку» в целях приобретения им необходимого опыта руководящей работы.

Однако судьба распорядилась по иному, и дальнейшего продвижения по службе не последовало. Причина — побег в ССР в мае 1951 года Маклейна и Бёрджесса в СССР. После этого под подозрение попадает и Филби. Его отзывают в Лондон для допросов в контрразведку МИ5. В ФБР и ЦРУ считают, что он как раз «третий человек», который работал на советскую разведку. Ким вынужден подать в отставку, но держится на допросах стойко и уверенно. В СИС не верят в его предательство и продолжают держать его в кадровом резерве.

Наконец, 7 ноября 1955 года британский премьер-министр Гарольд Макмиллан по причине отсутствия доказательств был вынужден сделал краткое заявление в Палате общин парламента о том, что Ким Филби не виновен.

После этого в июле 1956 года руководство СИС предлагает Филби поработать в Бейруте под прикрытием корреспондента изданий The Obserber и The Economst. Это было последнее место за границей, где суждено было поработать советскому разведчику Киму Филби. Постепенно тучи над ним все сгущались. В немалой степени этому способствовало предательство в декабре 1961 года Анатолия Голицына — шифровальщика резидентуры КГБ в Хельсинки. Именно от него спецслужбы противника получили ценную информацию о советских разведчиках на Западе, в том числе и Филби. В результате чего в Центре было принято решение тайно переправить его в Москву.

В конце января 1963 года Ким Филби покидает свою квартиру в Бейруте навсегда и на советском сухогрузе «Долматов» добирается до СССР. 27 января он уже оказывается в Москве. Именно этот январский день прибытия в столицу Советского Союза он считал своим вторым днем рождения. Четверть века, проведенные Филби в СССР — он ушел из жизни в 1988 году в возрасте 76 лет, были активным продолжением его служения советской разведке.

И если в первые годы своего пребывания в стране Советов он был не совсем востребован отечественной разведкой, то начиная с середины 1970-х годов Ким Филби зажил совсем другой, полноценной жизнью. К этому времени он успокоился и душевно, найдя верную спутницу до конца своих дней в лице Руфины Ивановны Пуховой, с которой он вступил в брак в декабре 1970 года. Ким был счастлив в этом браке и говорил об этом: «Могу сказать с уверенностью, что закат моей жизни — золотой!».

Да и разведка стала использовать Кима более активно. Он стал выступать в роли консультанта и аналитика по вопросам, которые касались организации противодействия западным службам. Ким также консультировал руководителей отдельных подразделений КГБ по оперативным вопросам, касавшихся Запада, писал аналитически записки, в которых излагал свою точку зрения на возможную реакцию Москвы на международные события, иногда также писал статьи для советских журналов.

По просьбе ПГУ (внешняя разведка) КГБ, Филби работал над мемуарами советского разведчика Гордона Лонсдейла (Конона Молодого). Одновременно Ким сам взялся за написание мемуаров, которые еще в конце 1960-х годов были переведены на многие языки и опубликованы более чем в десяти странах мира. К слову, его книга воспоминаний «Моя тайная война» была переведена на русский язык и опубликована в нашей стране в 1980 году. Сам Филби вспоминал по этому поводу: «Книга имела удивительный успех. Было продано более 200 тысяч экземпляров. К сожалению, я не предполагал, что она гак быстро разойдется: в книжных магазинах ее можно было купить только в течение первых дней после выхода в свет. Даже у меня не оказалось достаточного числа экземпляров». Издание книги на русском как раз совпало с награждением его очередным орденом — «Дружбы народов», который стал у Кима пятым по счету советским орденом.

В это время Филби стал чаще выезжать за пределы Москвы. Во время многочисленных поездок по стране встречался с коллективами сотрудников территориальных органов КГБ и делился с ними своим богатым опытом работы. Более того, в 1970—1980-е годы он выезжает в «страны народной демократии» Восточной Европы — ГДР, Болгарию, Венгрию, Чехословакию, где не только отдыхал, но и делился опытом работы на советскую разведку с коллегами-разведчиками этих стран. В частности, лекцию Филби в ГДР для руководящего состава секретной службы «Штази», прочитанную им, видимо, в 1981 году, отыскали в архивах этой организации британские журналисты. Побывал Ким даже на Кубе, где ему был оказан теплый прием коллегами по разведывательной работе.

Начиная с 1975 года, у Филби появился новый род деятельности: ему была предоставлена возможность создать нечто вроде «школы» для молодых оперативных работников, готовящихся к выезду в Великобританию. Эта работа его чрезвычайно вдохновляла, и к ней он относился с большой ответственностью. По словам его супруги Руфины Ивановны, к каждому занятию с молодыми воспитанниками Филби тщательно готовился и всегда волновался, когда отправлялся в «школу». Молодые разведчики просто боготворили своего Учителя и как губка впитывали то, чему он их учил. Впоследствии знания, полученные в «школе» Филби, им очень пригодились на практике во время командировок в Англию.

Заключительные годы жизни Кима Филби протекали без особых волнений. Для себя он понял, что основная работа на советскую разведку пришла к своему завершению. Однако ему было приятно сознавать, что к нему до последних дней жизни обращались за помощью. Вне всякого сомнения, что все 25 лет, прожитые Кимом в СССР, он оставался все той же глыбой, скалой из твердой породы, о которую вдребезги разбивалось наносное, сугубо житейское, особой роли в судьбе разведчика Филби не игравшее.

Пожалуй, только Ким Филби, и отчасти Дональд Маклейн, до конца своих дней остались верными коммунистическим идеалам и советской власти, хотя критики и сомнений у них хватало немало. Не случайно на закате своих лет Филби писал: «Я смотрю на прожитую жизнь как отданную служению делу, в правоту которого искренне и страстно верю». Видимо, именно по этой причине он и умер счастливым человеком, ни о чем не пожалевшим.

«Я чувствовал, что мои идеалы и убеждения, мои симпатии и желания на стороне тех, кто борется за лучшее будущее для человечества. В моей Англии я тоже видел людей, ищущих правду. Я мучительно искал средства быть полезным новому обществу. А форму этой борьбы я нашел в своей работе в советской разведке. Этим я служил и моему английскому народу», — так объяснял Ким Филби смысл своей жизни, которая стала легендой.