О чём говорил резидент?

Из воспоминаний сотрудника немецкого отдела контрразведки НКГБ В. С. Рясного: «Военный атташе посольства генерал Эрнст Кестринг жил в особняке с наружной охраной в Хлебном переулке. Проникнуть в его жилище обычным, накатанным способом было невозможно. Придумали такое: в полуподвал жилого дома рядом с особняком пришли строители. Жильцам объяснили, что произошёл разрыв труб, нужен серьёзный ремонт. На самом деле с торца дома прорыли ход в подвал особняка, отсюда проникли в кабинет атташе, вскрыли сейф, пересняли важные документы, наставили повсюду „жучков“ и успешно „замели“, как говорится, все следы своего визита».

Проведённая операция позволила ежедневно контролировать доверительные беседы сотрудников военного атташата, высокопоставленных дипломатов, а также приходивших к ним поделиться добытой информацией об СССР и РККА их коллег из миссий Японии, Финляндии, Венгрии, Болгарии, Швеции и других стран. Значение добываемой информации трудно переоценить. Спецсообщения с расшифрованными стенограммами зафиксированных бесед немецких разведчиков регулярно докладывались наркомом госбезопасности В. Н. Меркуловым высшему руководству страны.

Сведения об этих людях, сотрудниках подразделения «Абвер-заграница», их посетителях и гостях, разговоры которых фиксировались службой слухового контроля, конечно, в первую очередь попадали к И. В. Сталину. Нам неизвестно, насколько внимательно он вчитывался в поступавшие из контрразведки спецсообщения со стенограммами перехваченных бесед немецких военных, насколько глубоко пытался вникнуть в логику их рассуждений. А анализировать было что. Данные, получаемые сотрудниками Петра Васильевича Федотова, возглавлявшего 2-е (контрразведывательное) управление НКГБ, наряду со сводками разведки НКГБ и разведуправления генштаба, материалами перехваченных и дешифрованных дипломатических телеграмм, безусловно, вносили свою лепту в понимание запутанной картины хрупкого предвоенного мира.

Спецаппаратура бесстрастно день за днём фиксировала всё, что происходило в стенах особняка генерала Кестринга. Стенограммы перехваченных бесед и совещаний наглядно показывали уровень понимания немцами советской действительности. В них звучат оценки боеготовности Красной армии, возможностей оборонной промышленности, мобилизационной готовности. Особую ценность представляла разведывательная информация, получаемая сотрудниками 2-го управления, о предстоящей агрессии против СССР.

В апреле 1941 года руководству страны была доложена стенограмма любопытного диалога, состоявшегося между германским военно-морским атташе Баумбахом и помощником германского авиационного атташе Вундерлихом после посещения немецкой делегацией ряда московских авиационных заводов.

 Б.: Вы остались довольны осмотром заводов?

В.: Необычайно. Русские отнеслись к комиссии очень радушно, дружелюбно. Мы теперь имеем точное представление о русской авиации, об их инженерах и техниках. В Берлине теперь будут иметь действительную картину русского воздушного флота.

 Б.: Они работают продуктивно?

В.: Да. Их заводы чисты и в общем производят очень хорошее впечатление. Рабочие работают серьёзно, внимательно…

 Б.: Скажите, если они ещё десять лет будут работать так, как сейчас, они смогут догнать нас?

В.: Я думаю, что им нужно больше десяти лет.

 Б.: На хорошее качество русских моторов можно рассчитывать?

В.: Русские моторы очень тяжёлые…

 Б.: В общем, их качество не такое хорошее, как наше? Десяти лет им будет недостаточно, чтобы достичь нашего качества?

В.: Десяти — нет. Что у них долго тянется, так это строительство заводов.

В какие сроки и на каком уровне наши рабочие и инженеры будут строить заводы, станет ясно уже спустя несколько месяцев после начала войны…

Вот одна из них:

«НКГБ СССР сообщает, что 25 апреля 1941 года записан следующий разговор между заместителем германского военного атташе Кребсом и помощником военного атташе Шубутом.

К.: …При ближайшем ознакомлении с Красной армией можно тоже кое-чему поражаться. Мы пытались „провернуть работку“ в двух дивизиях, но не тут-то было. Ничего не вышло.

Ш.: Здесь нужно действовать чрезвычайно осторожно. Но у них тоже имеется уязвимое место — небольшая железнодорожная сеть и неинтенсивно действующий транспорт. Вот по этому-то они могут и слабее защищаться.

К.: Вы правы.

Ш.: Во время поездки я на железной дороге встретил человек шестьдесят военных, но одетых в гражданское платье. Нам необходимо строго наблюдать за передвижением сил обороны. Ни в коем случае не выпускать это из поля зрения. Ну, с Грецией мы теперь справились. Скоро начнётся новая жизнь — СССР. Мы планируем созыв всей сводной армии?

К.: Да.

Ш.: Но они ещё не замечают, что мы готовимся к войне. А вы видели, какие войска прибывают на парад.

К.: НКВД, дивизии, войска воздушного флота и другие.

Ш.: А орудия?

К.: Тоже.

Ш.: Для подсчёта мы можем использовать парад блестяще. Одинаковые две дивизии они не показывают, так как это не производит впечатления. Научились в этом отношении у французов, которые совершали подобную оплошность, а потом вышел пшик. Ну что ж, посидим на параде и постараемся всё записать».

Информация о намерениях германских разведчиков была бесценна для организации упреждающих мероприятий по линии НКГБ. В одном из документов говорилось:

«НКГБ сообщает нижеследующие выдержки из записанных 13 и 15 мая 1941 года разговоров между чинами военного и военно-морского германских атташатов в Москве:

Кестринг: На Волге я еще ничего не предпринимал. Но начать портить уже нужно, так как это у нас будет предварительной подготовкой к скорому наступлению.

Нагель: …Нам нужно обязательно перехватывать военных курьеров и отбирать у них весь материал. …Я думаю, что русские будут кусать себе локти, когда мы появимся нежданно-негаданно…

Шубут: …К Нарве мы должны подойти быстро. Это должен еще, правда, решить Берлин. Все дела мы должны иметь наготове, чтобы не метаться в нужный момент.

Нагель: О, мы ещё неоднократно испортим безмятежное спокойствие русских.

Кестринг: Я думаю.

Шубут: …Для нас очень важно то, что русские не так часто меняют своё месторасположение. Они два-три года остаются на одном месте. И поэтому можно сказать — я побью Россию…

Кестринг: …Наступать — вот единственно правильная вещь. Конечно, русские против войны. Я думаю, что всё же они боятся…

Баумбах: У меня создалось такое впечатление, что русские пока спокойны.

Кестринг: То дело, о котором мы говорили, должно оставаться в абсолютной тайне. Эти две недели должны быть решающими… Природные богатства! Это будут наши естественные завоевания, о которых мы заявили во всеуслышание в международных кругах.

Баумбах: Я всё же хочу сказать, что политически они сильны.

Кестринг: Это ничего не значит. Мы сумеем договориться с Англией и Америкой, а также использовать югославов и норвежцев. Французы тоже включаются в наш счёт. Нам уже удалось завоевать около двадцати миллионов. Я убеждён, что в этом деле мы выйдем победителями — прокатимся по этому Союзу. Мы будем вести войну до тех пор, пока по крайней мере не захватим Украину».

31 мая 1941 года сотрудниками НКГБ СССР записан следующий разговор между германским военным атташе в Москве Кестрингом и словацким посланником Тисо.

«К.: Здесь сейчас пришли новые времена, новые понятия. Люди делают ставку на разум масс. Люди здесь патриотичные в полном смысле этого слова.

Т.: Советские люди.

К.: Да. Значит, нужно думать о том, как мы сможем прийти сюда и говорить с этими людьми.

Т.: Я думаю, что с молодёжью ничего не выйдет. Но с более старшим поколением можно быстрее договориться. У них и взляды было труднее переделывать, да и за наследство они больше держатся, чем молодёжь.

К.: Да. Я думаю, что русская молодёжь испытывает большой страх перед нами… Здесь нужно осуществить какую-нибудь провокацию. Нужно сделать так, чтобы здесь был убит какой-нибудь немец, и тем самым вызвать войну…»

Буквально за два дня до начала Великой Отечественной войны на стол И. В. Сталина легло очередное спецсообщение НКГБ, основанное на материалах контрразведки. В нём приводились слова посла фон Шуленбурга:

«Я лично очень пессимистически настроен и, хотя ничего конкретного не знаю, думаю, что Гитлер затевает войну с Россией. В конце апреля я виделся лично с Гитлером и совершенно открыто сказал ему, что его планы о войне с СССР — сплошное безумие, что сейчас не время думать о войне с СССР. Верьте мне, что я из-за этой откровенности впал у него в немилость и рискую сейчас своей карьерой, и, может быть, я буду скоро в концлагере. Я не только устно высказал своё мнение Гитлеру, но и письменно доложил ему обо всём. Зная хорошо Россию, я сказал Гитлеру, что нельзя концентрировать войска у границ Советского Союза, когда я ручаюсь, что СССР не хочет войны».

Но в Берлине мнение таких здравомыслящих в отношении России людей не учитывалось. Взведённая в соответствии с директивой «Барбаросса» пружина фашистской агрессии обязана была распрямиться. Её не смогла задержать неудача так называемой мирной миссии заместителя фюрера по нацистской партии Рудольфа Гесса в Англии. Зашоренный в своих представлениях об оборонном потенциале Советского Союза, считавший его «колоссом на глиняных ногах» Гитлер, всецело уверенный в своём мистическом даре предвидения, не желал слушать взвешенные оценки своих представителей, хорошо знавших Россию и возможности её народа. Так, ещё в августе 1940 года в беседе с Кейтелем Гитлер заявил: «Россия находится лишь в стадии создания своей военно-промышленной базы, но далеко ещё не готова в этом отношении».

Со своей стороны германская разведка в предвоенные годы не смогла представить руководству Германии достоверные сведения о советской военной мощи и стратегических ресурсах СССР. Нацеленные лишь на разведывательно-диверсионное обеспечение планируемого блицкрига, её аналитики допустили серьёзные просчёты в общей оценке военно-промышленного потенциала своего предстоящего противника, а главное, они оказались неспособны постигнуть «нематериальные факторы» — сплочённость и идеологическую консолидацию народов СССР.

На Нюрнбергском процессе немецкий генерал-полковник Йодль с горечью признал: «Мы страдали постоянной недооценкой русских сил… В нашей разведке были крупные провалы».